Стыдные подвиги (сборник)

Наверху, в ледяном зале с узкими бойницами, гостей ждал дюжий малый в стальной кольчужной рубахе. Одной мощной рукой он вытер сломанный нос, другой поиграл огромным иззубренным мечом. Кто-то из гостей достал сигареты, но малый, криво улыбнувшись, провозгласил:

— Братишка, не кури здесь!

Лицо его было покрыто шрамами.

— А чего такого? — возразили из-за спин.

— Ничего, — басом ответил шоу-богатырь. — Тут памятник оборонного зодчества. Понимать надо.

Он стал рассказывать про татаро-монголов, способы осады, шлемы, щиты и двуручные кладенцы, и понемногу до всех дошло, что шрамы на лице богатыря — самые настоящие. Короткая лекция закончилась эффектным появлением еще троих великанов, живописно бородатых и вооруженных до зубов. Самый широкогрудый сжимал в латных рукавицах дикого размера палицу, окованную сталью. Поведя дланью, он попросил гостей отойти к стенам, его други перехватили поудобнее щиты — и начали рубиться.

От звона и грохота у меня заложило уши. Не скажу, что махаловка была насмерть, но ребята не халтурили. Летели искры. Женщины ахали и визжали. Наташа прятала лицо в мою грудь. Широкогрудый ловко выбил меч из рук одного оппонента, захохотал, отшвырнул палицу (она обрушилась, словно кусок рельса), и бой продолжился уже на кулаках. Честно скажу, лично я против таких ребят вряд ли вышел бы сражаться на кулаках.

После аплодисментов дамы сфотографировались в компании румяных и вспотевших шоу-богатырей, а мужчины взвесили в руках оружие. Я тоже подержал меч — он весил не менее десяти килограммов. Интересно, как татаро-монголы вообще сумели триста лет получать дань с людей, вооруженных такими кошмарными тесаками?

Вышел на свежий воздух и понял, что доволен. Не знаю, как другие, — а я всегда доволен и даже счастлив, когда вижу людей, увлеченных каким-либо явно неприбыльным делом. Честолюбивый московский ухарь, я десять лет занимался только тем, что выгодно. Но иногда, оказавшись в Тольятти, или в Питере, или в Серпухове, или в Нижнем Новгороде, или — как сейчас — в Коломне, встречал сверстников, презиравших выгоду. Они издавали на серой бумаге оппозиционные газетки, они занимались музыкой, они строили парусные лодки, они выковывали мечи по технологиям тысячелетней давности. Мне — когда я смотрел в их горящие глаза — не было стыдно, я тоже не зря жил свою жизнь, я пытался писать книги и — когда садился за стол и корябал бумагу — понимал, что пишу именно для них. Мир опирался на них, как дом опирается на фундамент. На бородатого мастера боя с палицей. На жениха-токаря. На мою Наташу, швею. Ее мир, сильный и цветной, сейчас пытался вылечить меня от самого главного моего порока, застарелого, хронического: от гордыни.

Если бы не она, — никогда бы не попал московский коммерсант в коломенский кремль, не взвесил в руках оружие предков.

В автобус загружались разгоряченные, смеющиеся. Мужики переругивались, а девки, насколько я понял, были даже сексуально возбуждены. Не каждый день увидишь, как широкоплечие парни машут друг перед другом огромными ножами.

Сам я сексуально возбудился позже — когда приехали в гостиницу и расселились по прохладным, бедно обставленным номерам. На четверых нам выделили два номера, дамы убежали переодеваться в один, мы с токарем сели в другом, выпили, покурили, и спустя каких-нибудь два часа наши спутницы вышли, улыбаясь немного стеснительно, декольтированные везде, где можно и нельзя. Я никогда не был специалистом в женской моде; токарь, наверное, тоже (хотя я его об этом не спросил), — но мы, не обменявшись ни словом, поняли, что присутствуем при чуде; туалеты женщин сделали бы честь Лагерфельду, или Кензо, или им обоим; изящные, сплошь сконструированные из каких-то бретелек и полупрозрачных покровов; последовала немая сцена, после чего токарь, практичный человек, осторожно спросил, как девушки собираются преодолеть триста метров от гостиницы до ресторана, в сильный мороз, практически голые?

Я хотел ответить, что в таких платьях они прорвались бы сквозь любой ураган и смерч, защищенные своей красотой, как силовым полем, но промолчал.

Потом был банкет. Быстро выяснилось, что на длинных платьях Наташи и Любы имелись разрезы, позволяющие свободно двигать ногами, исполняя самые замысловатые хореографические движения. Мы с токарем заранее постановили до полуночи пить мало, чтобы контролировать ситуацию: ясно было, что наши девчонки находятся в центре внимания и вызывают мощные чувственные реакции у всех присутствующих самцов. К счастью, опасения не подтвердились, мужчины вели себя мирно, в зале нашлось несколько девушек менее ярких, нежели наши девушки, но более развязных, и всякий любитель поглазеть на пьяных танцующих баб мог выбрать любую из дюжины имеющихся в наличии, включая нескольких великовозрастных, танцевавших не слишком ловко, зато самозабвенно. Только однажды, уже во второй половине праздника, после боя курантов, когда публика, презрев шампанское, стала пить водку и только водку, к нам, опираясь на спинки чужих стульев, подошел переговорщик: кивнув на юношу в инвалидной коляске, представился его товарищем и вежливо поинтересовался, не могла бы одна из наших девочек пять минут посидеть на коленях у парализованного? Мы с токарем уже знали, что парнишка недавно попал в автокатастрофу и ниже пояса ничего не чувствует, нам было его жаль, но я прокричал в мокрое ухо парламентера: