Стыдные подвиги (сборник)

— Миленькие, — понеслось в нашу сторону. — Дайте на хлебушек.

— Тридцать градусов, — произнес Макаров, игнорируя просьбы.

— Ничего. Прошлым летом было сорок.

— Вот я и говорю, зачем нужны Канары, если в Москве такая жара?

— Забудь про Канары. Дыши носом.

Семен плеснул воды на ладонь, вытер лицо.

— Полегчало? — спросил я.

— Вроде да.

— А Вовочка?

— Что Вовочка?

— Не передумал его кидать?

Семен посмотрел на меня, как на смертельного врага.

— Не знаю, — сказал он. — Очень хочу. Смогу или нет — другой вопрос.

— Слава богу, — пробормотал я и отвернулся.

— Бог тут ни при чем, — сказал Семен. — И время тоже. Этот Вовочка — никакой он не продукт времени. Время просто течет и все. Как вода. Нет у него никакого продукта.

— Чей же он продукт? — спросил я, уже уставший от разговора, утомившийся жарой и шумом улицы.

Вдруг заметил, что Семен в последний год постарел, запястья подсохли и пальцы на руках как будто стали длиннее и темнее. И его вечная, в анекдоты вошедшая худоба сделалась не мальчишеской, а мужицкой: вроде бы тот же тощий, почти невесомый, а ходит твердо, сильно, словно сделан из тяжелого материала, из камня и железа.

— Наш, — ответил Семен. — Это мы с тобой его создали, нашего Вовочку. Это мы, два дебила, полезли дела делать, задолжали и ухватились за его бабло, как за мамкину сиську. Это мы платили ему по семь тысяч долларов в месяц. Это мы его слепили и выкормили. А потом и на Канары билетик выписали…

— Ага. Конечно. А он в это время тихо сидел в уголке и ждал. Весь такой бесформенный. Когда же придут Семен и Андрей, когда же они начнут лепить из меня реальный продукт? Это тебя так просветлило, потому что мы рядом с храмом?

— Нет, не рядом с храмом, — ответил Макаров. — Рядом с солнцем.

Он поднял лицо и сощурился.

— И наших друзей-пенсионеров, Жорика и Слона, мы тоже сами сотворили. Мы все сами сделали, понимаешь? Сами. А время, Бог, деньги, здоровье — это… как вода. Умеешь — плыви, не умеешь — захлебывайся. В Москве или на Канарах — неважно…

— На Канарах нет вот этого, — ответил я, показывая на старух.

Над головами, вдоль бледно-голубого небесного свода, заскользил длинный медный гул.

Семен сунул руку в карман, достал деньги, шагнул к старухам.

— Под колокольный звон, — сказал он, — надо подать обязательно. Так моя бабка говорила.

Яшка

1

Старуха умерла, он это сразу понял. Еще до того, как подлетел к окну. Створка была сдвинута в глубину квартиры на большее расстояние, чем обычно; из щели пахло смертью.

Яшке исполнилось десять месяцев, он достаточно пожил на свете и хорошо знал, как пахнет смерть. На самом деле в первые часы у нее нет никакого запаха, и запахом смерти обычно считается отсутствие запаха жизни; вчера старуха пахла, как все пожилые люди, — гнилыми зубами, гречневой кашей, — а теперь запахи исчезли, оставив после себя пустое место, как бы дыру, ничем не заполненную, и Яшка, немного напуганный, на всякий случай сделал над окном контрольную петлю. Вдруг и его убьет то, что убило старуху?

Потом голод пересилил, и он решился. Прыгнул на фанерку, подбежал к стеклу и увидел: старуха умерла, лежит на кровати, лицом вверх, торчит маленький острый нос, волосы на черепе изжелта-серые, редкие, а вокруг — несколько мужчин и женщин, живых, они медленно ходят по комнате, трогают вещи, тихо переговариваются.

На мертвую старуху они не глядели, на Яшку — тоже.

Он привык, что люди не смотрят; люди есть люди, они ничего не видят вокруг себя. Слишком слабое зрение.

Люди принадлежали к стае мертвой старухи. Они одинаково сутулились, у них были одинаковые руки и одинаковые ухмылки.

Яшка уважал людей и немного презирал. Как не умеющих летать. Но людям и не нужно уметь летать. Да, они тяжелые и медленные, — зато голова расположена высоко и любая опасность видна издалека. Увидел — убежал. Или, допустим, отогнал врага криком. Люди хорошо умеют пугать криком. Старуха — когда была жива — часто кричала на своего ручного зверя. Зверь сидел с той стороны стекла и внимательно наблюдал за Яшкой и его друзьями, азартно погружающими клювы в хлеб; внимательность зверя была специальная, нехорошая, и когда старуха кричала — он уходил медленно, нехотя. Опасный зверь, умный и хитрый, но ленивый. Потому что сытый.