Честное слово вора

– Думаешь, он сам себя ограбил? – осторожно спросил рубоповец.

– Именно, – кивнул Коробов. – Тебе, может быть, еще объяснить зачем? Или сам догадаешься?

– Стравить ингушей и спортсменов… – начал рубоповец.

– Ага, – подтвердил Коробов. – Что ему, кстати сказать, прекрасно удалось. Ты последние оперативные сводки читал ведь, знаешь, что в городе делается.

– Но он же не мог сам это провернуть! Он же сейчас на зоне! Кто-то ему должен был помочь.

– У него «торпед» много. Эти, – Коробов кивнул на трупы, – скорее всего, как раз из их числа. А кроме того, среди наших кто-то ему неплохо помогает. Не иначе тот самый, который при наезде в подполковничьих погонах был и этих парней потом в затылок перестрелял.

– Но кто?

– А с кем у нашего смотрящего особенно хорошие отношения?

Все промолчали, хотя прекрасно поняли, о ком говорит Коробов.

Капитан достал из планшета розыскную ориентировку и еще раз посмотрел на напечатанный там фоторобот лжеподполковника.

– Кого-то он мне все-таки напоминает, – задумчиво сказал он. – Кого-то знакомого… Но кого именно, никак не пойму.

То, что капитан никак не мог вспомнить, на кого же похож этот портрет, было неудивительно – фоторобот был отвратительный, ведь и дело ночью было, и жильцы в показаниях путались… Но все-таки какие-то знакомые черты на фотографии присутствовали, и не он один это замечал, хотя никто никак не мог вспомнить этого человека.

Глава 29

– Давайте выпьем за Батю, пацаны! – громко сказал пожилой человек с длинным шрамом на правой щеке, поднимая железную кружку. – Я на свете уже долго живу, но другого такого правильного блатного не знаю. Выпьем!

Сидевшие за столом в блатном углу люди одобрительно закивали и тоже подняли кружки. Сам Батя поднял свою последним и со скупой усмешкой бросил:

– Не хвали – перехвалишь.

Блатные дружно выпили и потянулись за закуской.

Закуска на этот раз была богатая: нарезанное толстыми ломтями сало, колбаса, лук, белый хлеб и даже несколько соленых огурцов. Выпивка тоже была отличная. Кроме чифиря из чая самого лучшего сорта, была водка, причем не паленая, а самая настоящая.

Водку на зону проносили в резиновых грелках менты-контролеры и продавали пацанам в четвертную цену против ее стоимости на воле. Но на этот раз блатные не поскупились, ради праздника денег не жалко.

А праздник на «двадцатке» был большой – блатные отмечали грядущую откидку смотрящего. Начальник УИНа не соврал, подсуетился как мог, и суд скостил Бате срок «за примерное поведение». За это смотрящий был теперь должен Панкратову десять килограммов золота.

Блатные снова наполнили кружки, но пока не пили. По кругу неторопливо, под неспешные разговоры шла кружка с чифирем – этот ритуал был для них священным. Когда чифирбак обошел полный круг, смотрящий взялся за кружку с водкой, теперь была его очередь сказать слово. Все сидевшие за столом тут же затихли.

– Выпьем за вольняшку, пацаны, – негромко сказал он. – Все мы правильные блатные, зоны не боимся, но воля есть воля. Я скоро откинусь, но и вы своего последнего звонка дождетесь. За волю!

Все выпили и на несколько секунд затихли. Батя умел говорить самые простые вещи, которые и так были всем понятны, так, что они словно бы становились чем-то новым, тем, до чего он только что дошел своим умом. А впрочем, может быть, так оно и было. Многие вещи, которые человек вроде бы знает всю жизнь, давно уже наизусть выучил, он по-настоящему понимает только с возрастом. Если он, конечно, достаточно умен для этого.

Нарушая тишину, раздался лязг отпираемого замка. Через несколько секунд дверь открылась, и в камеру вошел отрядный офицер, старший лейтенант Кривопалов.

– Пацаны, ну вы прямо, как на воле. Режим не для вас, что ли?

Говоря это, Кривопалов даже не попытался подойти к столу и прекратить застолье, которое и в самом деле было злостным нарушением лагерного режима. Не для этого он сюда пришел.

Визит отрядного офицера и его напоминание о режиме тоже были своего рода ритуалом, и блатные отреагировали как полагается. Батя едва-едва кивнул одному из сидевших за столом. Тот, не вставая, протянул руку к шконке, благо стояла она недалеко, и достал из-под матраца стодолларовую бумажку.

– Ну, что стоишь, иди сюда, бери. Или думаешь, я к тебе пойду? – обратился он к все еще стоящему у двери старлею.

Батя одобрительно улыбнулся. Молодец пацан. Хоть и мелочь, а на таких мелочах-то людей видно и бывает. Другой бы на его месте сам мусору бабки поднес, а этот его подойти заставил. И правильно, так и надо. Старлей тем временем взял купюру, засунул в карман и направился к выходу из камеры. На пороге он приостановился и повернулся к блатным: