В это мгновение снаружи донеслись голоса. Катерина осторожно переместилась к дверце, которая оставалась приоткрытой, и прильнула к щели глазом.
От ближнего домика двигались три неясные фигуры. Вроде бы две вели третью. Это были женщины. Та, что шла в середине, была выше прочих, но двигалась с трудом, осторожно, да еще и обе сопровождающие с двух сторон ворковали:
– Тише, тише, барыня!
– Осторожней, ваше сиятельство!
Ваше сиятельство?! Да это какая-то княгиня! Что она делает здесь?!
Трое между тем приближались.
– Помните же, барыня, лежать надо лежмя, – бормотал старушечий голос. – А коли кто что спросит, скажите, в баньке перегрелись али на лесенке ногу подвернули да упали. С того и месячные женские дни раньше начались, с того и кровите. А ты, Дуня, барыне льду на живот положи, слышишь ли?
– Слышу, – отозвался перепуганный девичий голос. – Как не слышать. Ну вот, вот карета. Кузьмич, помоги ее сиятельству сесть.
– Я сама, – ответил слабый женский голос, при звуке которого Катерина насторожилась.
Голос был знакомым, очень знакомым… Правда, почему-то вызывал он не слишком приятные воспоминания, но Катерина пока не могла осознать, что именно ей вспоминалось.
– Я сама, – снова сказала женщина. – Ты, Дуня, сядь на козлы, я лечь хочу.
Дверца отворилась. Катерина метнулась в угол, вжалась в стенку, заслонила лицо краем плаща, чтобы не белело в темноте, – оставила только малюсенькую щелочку для одного глаза.
Женщина в плаще с откинутым капюшоном медленно, неуклюже, осторожно поднялась на подножку, села с краю, продвинулась по сиденью.
– Закрывай дверцу, Дуняша, – велела она, и горничная прикрыла дверцу.
Женщина тихо, часто вздыхая – видимо, от боли, – завозилась на сиденье, устраиваясь поудобней и пытаясь лечь.
– А, черт, не смогу, надо бы позвать Дуняшку, – сказала она сама себе, и тут Катерина узнала ее голос.
В первый миг она просто остолбенела, а потом зажала рот рукой, чтобы не расхохотаться, потому что вся картина жизни и приключений этой неизвестной дамы сделалась ей понятна и ясна.
Неизвестной? Как бы не так!
– Не извольте беспокоиться, княгиня Марья Андреевна, – сказала она ласково, – я вам помогу.
Когда-то давным-давно Наталья Кирилловна Нарышкина воспитывалась в доме боярина Артамона Матвеева. Именно там ее увидал царь Алексей Михайлович Тишайший, полюбил, взял в жены – и она вскоре родила ему единственного сына.
Единственного, зато какого! Самого Петра Великого!
Петр очень любил матушку свою, ко всему, что касалось памяти о ней, относился к благоговением. Андрей Артамонович Матвеев, сын старого боярина, погибшего во время стрелецкого мятежа, пользовался величайшим расположением царя. Андрей Артамонович служил русским послом в Вене и Гааге, а потом вернулся в Петербург. Его дочери было семнадцать, и уж к ней-то государь, надобно сказать, отнесся безо всякого благоговения! Ее, утонченную красавицу, говорившую на нескольких языках, великолепную танцовщицу, певунью, музыкантшу, умницу, он повалил на ближайшую постель с такой же стремительностью, с какой сделал бы это с самой тупой и невзрачной кухаркой.
Впрочем, Марья Матвеева никак не возражала. Напротив! Она много чего там нахваталась, в этих своих Европах! Сделаться любовницей короля (ну или царя, какая разница?) считалось за честь в любом просвещенном государстве, и Марья тоже гордилась оказанным ей предпочтением. Правда, длился ее фавор недолго… На беду свою, она вспомнила, что королевские метрессы при европейских дворах непременно позволяют себе амурные шалости не только с повелителем. «Чем же я хуже?» – спросила себя Марья. Сочла, что ничем, и решила немножко поразвлечься на стороне.
«Сторона» оказалась очень близко: в любовники себе Марья взяла не графа, не князя, а всего лишь дворцового лакея. Ну справедливости ради следует сказать, что мальчишка был отчаянно красив. Неважно, как его звали, важно, каков был разворот его плеч, узкие бедра с выразительной выпуклостью в штанах, яркий, чувственный рот и блудливые глаза. Как раз такие мальчишки в образе игривых бесов являются в грешных снах и искушают, искушают, очень успешно искушают что молоденьких, что не больно-то молоденьких вдовушек… Да и мужних жен, если на то пошло!
Неудивительно, что бедная девушка не устояла. Увы… Считая себя хитрей всех на свете, она не была достаточно осторожна! И этим погубила все.