В Калифорнии морозов не бывает

Всё это я думал тогда, когда она и Марк шли по переулку в мою сторону, а толпа избранных так и смотрела ей вслед. И все прохожие на неё смотрели. Я заметил, что некоторые смотрят с таким выражением, как будто не верят своим глазам. Странно, что я так много тогда заметил и запомнил. Мне казалось, что я тоже смотрю только на неё. С таким выражением, будто не верю своим глазам. Кажется, я тогда опять подумал: куда мне до неё… Хотя вряд ли подумал именно этими словами. Просто ощущение было такое… безнадёжное.

Она была такая красивая, что даже не воспринималась как живая женщина. Вообще как человек. Она была прекрасна, как прекрасное произведение искусства. Или цветок. Или, скорее, как экзотическая птица, или как бабочка, тоже экзотическая — из тех, которые никогда не залетают в наши широты. И платье её выглядело не платьем, а собственной кожей, крыльями бабочки, лепестками цветка. Платье обливало её без единой морщинки, без единой складочки, а когда она подняла руку и потёрла переносицу, — медленно раскрылось крыло птицы или бабочки, или это лепесток цветка шевельнулся под ветром. Нет, наверное, всё-таки бабочка. Тонкая, длинная, с тёмно-вишнёвыми крыльями. Или принцесса из сказки. Не та, которых рисуют на обложках детских книжек, а настоящая, сказочная. Которых в детстве все видят во сне, а потом забывают. А если даже не забывают, то привыкают, что в жизни таких не бывает. В жизни царевны-лягушки никогда не сбрасывают свою лягушачью кожу.

Странно, что я тогда успел так много передумать, пока она и Марк шли по переулку мне навстречу. Она — прекрасная тёмно-вишнёвая бабочка. Марк — большой майский жук в парадном костюме и при галстуке. Помню, что это сравнение тогда меня рассмешило и успокоило. Я даже немного пришёл в себя, вспомнил, зачем я здесь торчу, и шагнул им навстречу.

Марк заметил меня первым, замахал руками, еще за несколько шагов закричал:

— Ей не понравилось! Представляешь? Мне билеты еле-еле достали, а ей не понравилось!

Ни «привет» не сказал, никакого удивления не выразил по поводу того, как я здесь оказался. Как будто заранее ожидал, что я здесь буду стоять. Но я на это даже внимания не обратил. Я почему-то очень обрадовался, что ей не понравилась эта культурная программа, которую Марк с таким трудом организовал. Чтобы Марк не заметил, что я обрадовался, я вроде бы удивлённо спросил у неё:

— Это почему же вам не понравилось?

Она подняла голову, посмотрела на меня и с отвращением сказала:

— Там всё время пели. Мне было обещано, что петь не будут. А они всё время пели! И я хочу есть.

Марк по своей привычке всплеснул руками, захихикал себе под нос и спросил у меня:

— Ты на машине? Давайте-ка все в кабаке каком-нибудь посидим. Ведь ещё не очень поздно? Пробьёмся куда-нибудь, надо же накормить эту обжору. Я угощаю.

Она качнула головой и сказала:

— Уже поздно. И вообще я не хочу в кабак.

Когда она качнула головой, я вдруг заметил серьги. У неё в ушах были длинные узорчатые серьги с большими тёмно-красными камнями. Даже не красными, а почти вишнёвыми. А оправа была из чернёного серебра. И цепочка у сумки, которая вместо ручки, тоже была из чернёного серебра. Я это сразу понял, потому что однажды видел у Лилии старинный браслет из такого же металла, она мне тогда сказала, что это чернёное серебро, старинная работа, очень ценная вещь. Даже странно, что эти серьги я не сразу заметил. Наверное, всё по той же причине: в ней не было отдельных деталей, всё было целым, и серьги были одним целым с ней, вот и не бросались в глаза, как отдельная вещь. Я подумал, что никогда не видел на ней никаких украшений, серьги — это впервые. И ещё я подумал, что серьги как-то приземляют её. Серьги — это знак, что она живая женщина, а не экзотическая бабочка из тех, которые никогда не залетают в наши широты. Я сказал:

— А давайте все ко мне на дачу поедем. У меня полный багажник еды. И на даче в холодильнике кое-что есть. Я как раз собирался прямо сейчас ехать, смотрю — вы идёте, вот и решил спросить: может, куда подвезти? Но лучше поехали ко мне на дачу. На все выходные. Что мне одному там делать? Вместе с друзьями веселее. Можно сейчас Володе позвонить, Георгию, еще кому-нибудь. Они ребята хорошие, компании не испортят. Если они сейчас свободны, так прямо сразу и заберём. Или завтра сами приедут…

Я говорил совсем не то, что собирался сказать, и тихо ненавидел себя за это. При чём здесь Володя, Георгий, да хоть бы и тот же Марк? Не нужна мне никакая компания. Но она смотрела на меня так, как будто ждала именно этих слов. И Марк смотрел на меня примерно так же. И ещё — с одобрением. Я совсем разошёлся и сказал: