Хроники Ехо

— Тоже мне проблема, — отмахнулся Король. — Пошлю зов своему камердинеру, он вас встретит и выведет к мосту. Уже сегодня будете ужинать в «Обжоре Буне» — если захотите, конечно.

— А ведь, пожалуй, и захочу, — мечтательно вздохнул я. И на радостях преисполнился сочувствия: — А вы, получается, никогда там не были? И вообще ни в одном из столичных трактиров? Какой ужас!

— Если бы я выполнял все предписания дворцового этикета, я бы свихнулся к началу второго года правления, — ухмыльнулся Гуриг. — К счастью, мне не нужны доверенные помощники, чтобы изменить внешность: это я и сам умею. А компания для прогулок по городу у меня, как видите, имеется. Маленькая, но хорошая.

Лаюки и Магистр Моти заулыбались, напустив на себя донельзя таинственный вид. Я так понял, что они и есть эта самая «хорошая компания». Но подозревал, что как минимум о половине вылазок этого «Харуна-ар-Рашида» ребята не догадываются. Я бы ни капли не удивился, узнав, что Король еще и по портовым кабакам с предводителем портовых нищих время от времени шляется, причем платит за веселье бедняга Коба. Я бы годовое жалованье поставил, что так оно и есть. Я довольно скверно разбираюсь в людях, но некоторые, как мне кажется, самые важные вещи понимаю о них сразу же. Просто вижу, как обстоят дела, а объяснить ход своих рассуждений не могу, потому что, честно говоря, нет никакого хода и никаких рассуждений. Одно только чутье, как у зверушки.

Гуриг, кажется, прочитал мои мысли, потому что глаза его засияли: наш монарх явно был счастлив и горд, что я составил о Его Величестве такое неоднозначное мнение.

— Ладно уж, идемте, — сказал он. — Отсюда еще полчаса пути примерно. Будет обидно, если вы заявитесь в «Обжору Бунбу» через пять минут после закрытия.

Я не стал устраивать прощальных сцен, а просто помахал своим спутникам рукой.

— Увидимся еще.

Они покивали — приветливо, но без особого энтузиазма. Впрочем, я и сам уже понял, что наша дорожная дружба внезапно закончилась — раз, и словно бы не было ничего.

Мы с Королем шли по берегу вдоль кромки воды.

— Вы не огорчайтесь, сэр Макс, — внезапно сказал он. — Ребята вряд ли сами понимают, почему вы им больше не нравитесь. Зато я очень хорошо понимаю. А вы?

— Не знаю. Скорее все-таки нет. Ну, то есть я видел, как им было неприятно узнать, что я принимал участие в вашем ритуале, а вот почему?.. Испугались, что я все испортил и теперь будут тяжелые годы? Но вы же сказали, что все в порядке… Обиделись, что вы взяли с собой меня, а не их? Но ясно ведь, что вы сами ничего не решаете…

— Ну, вот это как раз только нам с вами ясно, — возразил Король. — Вы и сами должны знать, что людям свойственно переоценивать чужое могущество. О вас когда-нибудь сплетничали, будто погода портится только от того, что вы не хотите, скажем, ехать за город, а причину придумать не можете?..

— Ну, не в точности так, но… Да, бывает, говорят такую ерунду.

— Можете себе представить, каково мне приходится? Я же Король. Считается, что без моего соизволения утренняя роса не выпадет. Тем не менее роса выпадает сама по себе, погода портится только потому, что солнцу взбрело в голову спрятаться за тучу, а вы стали свидетелем ритуала, потому что таков был каприз этой земли — а вовсе не мой. Но говорить людям правду — бессмысленная трата времени и слов. Все равно ведь не поверят.

— То есть они думают, что вы специально все так подстроили, чтобы показать мне ритуал? И теперь ревнуют?

— Ну да, что-то в таком духе. Конечно, ребятам обидно: они привыкли быть мне самыми близкими людьми. И вдруг какой-то посторонний человек пережил вместе со мной самое сокровенное таинство…

— Все равно что украл, да, — кивнул я. — Понимаю. Сам когда-то такой был. Может, и до сих пор такой, просто случая давно не выпадало проверить. Вы передайте им, пожалуйста… Ну, не знаю что. Вы сами придумайте что-нибудь, что им будет очень приятно услышать, — как будто я все это говорил на прощанье. Ладно?

— Хорошо, — серьезно согласился Гуриг. — Но учтите, мне придется сказать леди Лаюки, что вы тайно в нее влюблены. Это у нее слабое место. Не то чтобы всем подряд на шею вешалась, но если видит, что хоть кому-нибудь не по вкусу, переживает страшно. А она, сами понимаете, далеко не всякому может понравиться. Это в древности такие огромные женщины считались первыми красавицами…

— Она не поверит. Когда мы сидели вдвоем у болота, она сказала, что мой голос ее раздражает, потому что это, дескать, голос мужчины, которому она не может понравиться. Я даже не нашел что возразить.