Любовник богини

Бамбук, под луною поющий! Каким же он был дураком, что не подумал об этой простой примете! Он помнил деревню, где оказался после кораблекрушения.

Остров — в ее окрестностях. И не столь уж трудно будет его отыскать. Отыскать Вареньку!

Сердитым движением проведя по лицу, он с благодарностью глянул на Кангалимму — и едва не зажмурился перед теплым, ласковым сиянием, лившимся из ее глаз. Просто удивительно, что еще недавно они казались ему выцветшими и безжизненными. Сияли жемчуга зубов, губы алели, будто лучшие, чистейшие кораллы, бирюзовые глаза смеялись, и бледное золото чудесных кудрей тончайшей пряжей реяло вокруг ее лица…

И снова, как и в прошлый раз, чудесное видение сокрылось, едва показавшись, за занавесом вековых морщин.

— Не спрашивай, почему я открыла тебе тайну острова, — промолвила Кангалимма. — Я и сама этого не ведаю.

Может быть, потому, что при взгляде на тебя в моем иссохшем сердце оживает память о том времени, когда и я была богиней Луны?..

— Ты?! — выдохнул Василий. — Ты была…

— О да! — усмехнулась Кангалимма. — Возможно ли поверить? Это было… давно. Исчислим великое время одним словом; давно! Я была одной из бхилли, они знают об этом и трепещут меня. И меня называли Чандрой, и я встретила в ночь Великой Луны мужчину со светлыми волосами и синими глазами и полюбила его так, что… Ты знаешь, как любят друг друга служившие Луне на ложе страсти.

— Знаю, — растроганно сказал Василий. — А он, твой Аруса, он тоже был бхилли?

— Нет. — Сухие губы дрогнули в мечтательной улыбке. — Он был чужеземец: наверное, франк или португал — этого я так и не узнала. Едва лишь смертный насладился богиней, он больше не нужен детям Луны. Нас разлучили — как и тебя с твоей Чандрой. Аруса, на свое несчастье, не забыл той ночи на острове и начал искать меня. Нашел… но в это время лукавые боги подали детям Луны ложное знамение. Они были уверены в том, что я зачала дочь, Великую богиню, — и убили Арусу.

Однако… однако я же говорила, что знамение было ложным. Я родила сына! И он стал позднее верховным жрецом детей Луны и вечным возлюбленным богини… о, только в сердце своем.

— Как Нараян, — злобно пробормотал Василий. — Он ведь тоже верховный жрец и вечный… в сердце своем…

Он осекся. Что-то дрогнуло в блеклых глазах Кангалиммы, и Василий отшатнулся, словно ледяное дыхание времени коснулось его лица.

— Ты хочешь сказать, — шепнул он потрясение, — ты хочешь сказать… Нараян? Твой сын — Нараян?! Но ведь… о господи, он совсем молод!

— Я говорила, что Нараян владеет прокамией. Это способность останавливать руку времени, сохранять юношескую наружность в продолжение долгого, почти невероятно долгого времени.

— Но у него черные глаза и волосы черные, — беспомощно шепнул Василий, уже заведомо зная ответ: «Он способен оставлять свое тело и переходить в другое».

— Да, — кивнула Кангалимма. — Все это так.

— Значит, Нараян твой сын, — пробормотал Василий. — И ты — о господи! — ты помогаешь мне, чужому, иноземцу, против собственного сына? Против верховного жреца той богини, которой некогда была ты?!

— Вечно служение богине! — провозгласила Кангалимма. — Но я пережила свое время, и в сердце моем угас жертвенный огонь. Однако теперь моим очам открылось многое… слишком многое! Между тобою и Нараяном стоит не луноликая Чандра: между вами стоит земная женщина со светлыми волосами и светлыми глазами, которые властвуют над вашими сердцами. Я видела ее. Я была… я была такой же! И сейчас я думаю не о тебе, не о Нараяне — я думаю о ней. Я чувствую ту боль, которая изнуряет ее сердце, — ведь я испытала эту боль!

Она не знает, где ты, жив ли ты — или все предсказание старой колдуньи о смерти в один день были только словесной шелухой. А дочь, которую носит она во чреве своем, — для нее лишь источник скорби… Только во имя ее спасения я готова сказать: пусть она избегнет зла, как желающий жить — яда. Пусть удача, этот страж твоего дыхания, бодрствует денно и нощно!..

— Василий! — раздался зычный оклик, и, обернувшись, тот увидел Бушуева, выползшего на край оврага. — Что за притча?! Мне почудилось или впрямь мелькнула тут проклятая колдунья? Ах, старая ведьма! Наши молодцы все в лежку легли со страху перед ней. Ну, ее счастье, что она здесь и мига не задержалась, не то я крепко потрепал бы ее, даром что она мне в бабушки годится.

«И мига не задержалась?!»

Василий оглянулся. Он стоял один на краю обрыва, и лишь белые прозрачные цветы колыхались там, где только что стояла Кангалимма. И, чудилось, реяло, все еще реяло в воздухе эхо: