Любовник богини

Василий метнулся к выходу, однако вовремя одернул себя и выбрался наружу с вполне спокойным и даже скучающим видом. Кто бы — и зачем бы — ни развлекался с белыми фигурками, он не должен заподозрить, что его проделки замечены. А потому Василий какую-то минуту поглазел на слуг, собирающихся развести огонь (им помогали погонщики), обозрел бескрайние небеса, убедившись, что загулявшийся Сурья уже отправляется на покой и через полчаса, не более того, воцарится темнота, — а потом развинченной походочкой праздного гуляки зашел за шатер, готовый побыстрее пресловутой коралилло наброситься на неведомого шутника… однако никого не обнаружил. Только с огромного баньяна слетела с пронзительными криками стая ворон. Птицы окружили Василия, прыгая на одной ноге. Чудилось нечто человеческое в хитром наклоне птичьей головы, и совершенно дьявольское выражение светилось в маленьких лукавых глазках.

— Кыш, а ну, кыш! — шуганул их Василий, будто обнаглевших кур, и вороны послушались — может быть, от изумления.

Василий прошелся туда-сюда вдоль шатра, бросая грозные взгляды на зеленую завесу джунглей, однако, несмотря на не утихающую даже к вечеру жарищу, по спине у него пробегал холодок. Все-таки нигде человек не чувствует так свое ничтожество, как перед этой величественной живой громадой! Прямые как стрелы стволы кокосовых пальм, обрамлявших поляну, достигали футов двухсот вышины; они были увенчаны коронами длинных ветвей. «Самые высокие деревья сибирской тайги показались бы карликами перед баньяном, а особенно перед кокосовой пальмой», — обиженно подумал Василий… и содрогнулся, когда чья-то рука внезапно легла ему на плечо.

11. Священный румаль

Василий не промедлил ни минуты: присев, вывернулся, метнулся в сторону и резко повернулся, защищаясь левым кулаком и готовый насмерть бить правым.

Память мгновенно нарисовала картину: после кораблекрушения он бредет по узенькой улочке прибрежной деревушки, вдруг чья-то рука ложится ему на плечо… а потом студеная вода Ганги, резкий голос разносчика, шум Беназира — и провал пустоты в памяти, который он не в силах заполнить, потому что воспоминания не желают слушаться его и возвращаться.

Нет уж! Никакой незнакомец больше не сможет напасть на него сзади, подумал Василий, но руки его сами собой опустились, потому что человек, стоящий перед ним, отнюдь не был незнакомым. Это был тот самый индус, который в розовом саду магараджи вернул к жизни Вареньку.

Василий, не веря глазам, суматошно оглядел его. Те же белые шаровары, обнаженная широкая грудь, снежно-белый тюрбан с павлиньим пером. Он, точно! Его большие черные глаза, его твердые губы, резко загнутый нос. И это замкнутое, отрешенное выражение, которое не сходит с лица, хотя голос вздрагивает от волнения:

— Ты и твои спутники обречены погибнуть еще прежде, чем наступит полночь.

Василий быстро, коротко вздохнул, но ему удалось улыбнуться:

— Благодарю за предупреждение. Ты что, даешь нам время приготовиться к обороне?

Четко вырезанные губы слегка дрогнули, глаза сузились:

— Ты отнюдь не знаток всех сущих!

Василий усмехнулся в ответ:

— Разумеется, нет. Значит, ты предостерегаешь нас не от себя? А от кого?

— От погонщиков. Все они — тхаги, служители священного румаля, верные рабы черной Кали!

Василий кивнул со всей возможной глубокомысленностью. Одно он понял в этом наборе слов: Кали. Об этой богине он знал совсем чуть, однако все было не в ее пользу. Призраки и демоны служат Кали. От этакой компании добра ждать не стоит, а теперь еще и тхаги ! какие-то, священный румаль…

— За что нас хотят убить?

Безупречно изогнутые, словно луки, брови чуть приподнялись:

— За что?.. Тхагам не важно, виновны вы или нет, чисты перед богами или грешны. Для них всякий человек — жертва, угодная Кали. Каждый должен возлечь на ее алтаре в свой час. Сегодня ночью настанет твой час — твой и… твоих спутников.

— Любопытно, какое оружие у этих тхагов? Сомневаюсь, что я не отобьюсь от них даже тем театральным клинком, который подарил мне магараджа Такура, — снисходительно проговорил Василий, но тут же разочарованно присвистнул:

— Эх, дьявольщина! Он же упакован где-то в узлах!

Незнакомец чуть нахмурился:

— Это не имеет значения. Против священного румаля нет другого оружия. Ты сам и… все твои друзья в руках тхага — все равно что связанные ягнята под ножом мясника.