Любовник богини

Он вздрогнул, очнувшись. Не время теперь, не время!

О, кабы знать, в самом ли деле предводитель убийц уличил во лжи душителей, преследовавших Бушуева и Реджинальда, или просто в порыве преданности принес еще три жертвы на алтарь своей ненасытной покровительницы?

Василий с тоской вгляделся в насторожившуюся черноту джунглей. Нет, там, на поле Бородинском, он был не столь одинок. Он знал, что за ним придут, его найдут, подберут. Теперь же ночь и тьма клубились пред ним, мрачно заглядывали в глаза, безнадежно вздыхали… безнадежно, безнадежно!

Он стоял, не решаясь сделать шага в эту ночь, в эту даль, в эту пустоту, полную зловещих, призрачных теней, и в первое мгновение рука, которая легла на его плечо, показалась ему рукою призрака.

Часть II

…И УМЕРЕТЬ В ОДИН ДЕНЬ

1. Башня Молчания

Милях в десяти от Ванарессы начинаются горы. Они не тянутся тесно прижатыми друг к другу, одинаковыми хребтами, подобно Гималаям, — они причудливо возвышаются среди джунглей. Титан-ваятель, создававший их, словно бы расшалился — и разбросал свои незавершенные творения в самом живописном беспорядке.

Вот невиданная птица с головой дракона, распустив крылья и разинув жуткую пасть, восседает на голове громадного чудовища. Возле него выбирается из земли великан в зубчатом, будто обломок крепостной стены, шлеме. За все века, минувшие с того времени, как эти горы украсили поверхность земли, исполинский воин смог выбраться только по грудь. Сколько еще столетий понадобится ему, чтобы утвердиться обеими ногами и вздохнуть свободно?.. Кругом него толпятся сказочные, пожирающие друг друга животные, безрукие фигуры, свалены в кучи шары, высятся одинокие стены с бойницами, переломанные мосты, наполовину рухнувшие башни. Все это перепутано, разбросано; все с каждым новым углом зрения, с изменением освещения изменяет форму, как призрачные видения во время лихорадочного сна…

Весь секрет в том, что снизу, с земли, никаких чудес не видно: глыбы да глыбы. Все эти забавы природы различимы только с высоты, но тот, кто может любоваться ими, никогда не откроет тайн божественного игралища. Птицы небесные не умеют говорить. А человек, ставший вровень с птицами в горах Ванарессы и заглянувший в лики каменных чудовищ, уже никому не поведает о том, что видел. Ведь он глядит на них с Башни Молчания, а это значит, что он обречен на смерть.

…Она очнулась на закате и долго лежала, глядя, как легкие, призрачные облака тянутся по небу с запада тонкими плоскими полосами, налитыми золотистым сиянием. Они казались самосветными, и Варенька слабо улыбнулась их красоте: увидеть облака на вечно выжженных солнечным жаром небесах Индостана — это редкость, а увидеть закатные облака — хорошая примета, сулящая исполнение желаний.

Потом она подняла голову, огляделась — и поняла, что приметы лгут, ибо эти прекрасные облака сулили ей только одно: медленную и мучительную смерть.

Она вроде бы и не испугалась своего открытия.

А может быть, оно было слишком чудовищным, чтобы уместиться в рамках обычного человеческого страха?

Варенька встала, с трудом владея затекшим от долгой неподвижности телом, и кое-как, еле удерживаясь на ногах, пробралась к низкому парапету.

Ветерок обвевал ее тело, и она увидела, что совершенно обнажена, только в косе осталась голубая лента.

Но стыдиться здесь было некого!

С одной стороны мира на нее незряче смотрели каменноглазые чудища. С другой — бесконечно заходили за горизонт изумрудные волны джунглей, да золотилась лента Ганги, да клубилась серая, пронизанная лучами заходящего солнца пыль, из которой вздымались башни, купола, минареты Ванарессы.

Варя перегнулась через парапет и увидела внизу, на вытоптанной земле, бугенвиллею с алыми, будто окровавленными цветами. Рядом стояла пальма: ее листья, высвеченные угасающим солнцем, казались черными перьями гигантской птицы.

И тут же воздух затрещал от взмахов крыл, заклекотал на разные голоса.

Варя, только чудом не свалившись вниз, выпрямилась, загородилась руками, с ужасом глядя на стаю коршунов, которые словно бы возникли из золотистой мглы, опускавшейся на землю. Свистя крылами, птицы низко пронеслись над Варей, и ей почудилось, будто маленькие блестящие глазки заглядывают ей в лицо разочарованно, а может быть, смотрят с терпеливым ожиданием.

Было нечто человеческое в этих взглядах, настолько разумное, что на какой-то горячечный миг ей померещилось, что это киннары — небесные певцы, птицы с головами людей, налетели на нее, чтобы утешить своей песней в минуту последнего отчаяния, но она вспомнила, что коршуны не поют умиротворяющих песен, а лишь нетерпеливо клекочут, торопя Смерть.