Браки совершаются на небесах

«Дагмар такая душка! Она лучше, чем я ожидал; мы оба счастливы… Знакомясь друг с другом, я с каждым днем все более ее люблю, сильнее к ней привязываюсь. Конечно, я найду в ней свое счастье; прошу Бога, чтобы она привязалась к новому своему отечеству и полюбила его так же горячо, как мы любим нашу милую родину. Когда она узнает Россию, то увидит, что ее нельзя не любить».

Между тем в России новость о предстоящем браке цесаревича была новостью номер один. На все лады обсуждались плюсы и минусы самой брачной партии и невесты в частности.

Был, впрочем, один человек, который «душку Дагмар» заранее на дух не переносил. И прежде всего потому, что не сомневался: это брак по расчету. Жениться надобно только по любви, династические браки никому не приносят счастья. Взять хотя бы государя императора Александра II!

К тому же, эти иностранки… Почему не жениться на русской красавице?

Человек этот, несмотря на юность, рассуждал со знанием дела. И все же мысли о любви, хоть и чистые и прекрасные, были в данном случае, что называется, в пользу бедных. Ему, великому князю Александру, тоже придется когда-нибудь жениться по расчету, из государственных соображений. Что же говорить о цесаревиче!

И все-таки он был заранее настроен против этой

«навязанной» любимому брату принцессы. Причем настроен весьма воинственно. И даже письма брата о невесте казались ему фальшивыми:

«Если бы ты знал, как хорошо быть действительно влюбленным и знать, что тебя любят так же. Грустно быть так далеко в разлуке с Минни, моей душкой, маленькой невестою. Если б ты ее увидел и узнал, то, верно, полюбил бы как сестру. Я ношу с ее портретом и локон ее темных волос. Мы часто друг другу пишем, и я часто вижу ее во сне. Как мы горячо целовались, прощаясь, и до сих пор иногда чудятся эти поцелуи любви. Хорошо было тогда, скучно теперь, вдали от милой подруги. Желаю тебе от души так же любить и быть любимым».

Боже ты мой, что может сделать какая-то «барышня» с хорошим, умным человеком, почти в ужасе размышлял Александр. Все, брата Никса больше нет! Не доведет его до добра эта душка… эта Дагмар, Минни, какая разница? Нет, не доведет!

Ну и что толку было в его страданиях? Все равно мнением «милого Маки» никто и никогда не интересовался.

Тем временем Никс продолжал свою поездку по Европе. Он условился встретиться с Дагмар в Ницце, где в это время жила императрица Мария, его матушка. У нее были слабые легкие.

Жених и невеста постоянно переписывались, при этом Дагмар много писала и родителям Никса. Особенно доверительные отношения у нее установились с императором. Что и говорить, ей всегда было легче находить общий язык с мужчинами, чем с женщинами. А впрочем, грех жаловаться. Мать Никса тоже была очень расположена к его невесте – хоть никогда еще не видела ее. Но, судя по ее письмам, эта Дагма– Минни и впрямь хорошая девочка.

«Мои любимые родители! Разрешите мне добавить эти несколько строчек к письму вашего дорогого сына, моего любимого Никса, чтобы выразить вам то счастье, которое я испытываю в этот момент от того, что чувствую себя связанной с вами столь дорогими для меня узами. Пусть Бог своей добротой поможет мне сделать вас также счастливыми, чего я сама желаю от всего сердца. Отдайте и мне немного той любви, которую вы испытываете к вашему сыну, и вы сделаете меня тоже счастливой. Преданная вам Дагмар».

Нет, в самом деле, очень милое письмо, благосклонно думала императрица. Ну очень милое!

Тем временем Никс, продолжая свое путешествие, прибыл в ноябре в Италию, и тут случилась беда. Его сковал приступ страшных болей и не отпускал несколько дней. Он не мог спать, не мог есть. Каждое движение причиняло мучение. Эта болезнь, которую врачи называли люмбаго, а русские – прострел, первый раз скрутила его еще весной, в Царском Селе. Но все прошло довольно скоро. А теперь болезнь что-то затянулась…

При первом же признаке улучшения Никс отправился во Флоренцию, продолжать свой вояж, однако приступ накатил снова. Все официальные визиты пришлось отменить – цесаревича уложили в постель, а потом перевезли в Ниццу, к матери. Для него сняли виллу Бремон, мать жила с младшими детьми на вилле Дисбах, сама чувствовала себя плохо, сына навещала не часто, и Никс отчаянно скучал.

Впрочем, свою болезнь он не очень-то принимал всерьез и даже стыдился ее. Ну в самом-то деле, в двадцать один год вдруг скрючиться и хвататься за поясницу, словно старикашка! Это же смеху подобно! Да и врачи этот «простудный ревматизм» тоже не считали за опасную болезнь. Никса пользовали парижские светила, профессора Нелатон и Рейе, которые уверяли, что все скоро пройдет.