– Как, как она выглядела? – начала от волнения заикаться Алёна. – Вы ее разглядели?
Сусанна озадаченно пожала плечами:
– Ничего не видела, потому что он ее загораживал. Голос слышала – нервный такой, злой, она прямо рявкнула: «Ну что?!» Понимаете, я ее просто краем глаза видела, я же не знала, что ее нужно рассмотреть и запомнить!
– Конечно, конечно, – уныло вздохнула Алё– на. – Хоть цвет волос заметили?
– Ой, нет! У нее такая шапочка была на лоб надвинутая… черненькая… может, она и сама брюнетка, но точно не скажу, что-то там такое на ее пальтишко падало, то ли шарфик белый, то ли длинная прядь волос… так что, может, блондинка.
– А пальтишко какое?
– Черное! То есть темно-синее… Не помню!
– Понятно… – вдохнула Алёна. – Конечно, кто же знал, что на нее надо в оба смотреть…
Дела давно минувших дней
– Я так мечтал приехать к вам в Вытегру! – рассказывал Васильев некоторое время спустя, когда мы пришли в мою квартиру, выпили вина и я немного успокоился. – Что и говорить, Петрозаводск куда больше Вытегры, жизнь там привольней, но это была жизнь в неволе. Что такое ссылка? Та же тюрьма, только камера побольше. А в Вытегру я бы приехал свободным человеком! Но не удалось. Мне дали новый срок – на сей раз за уголовное преступление.
– Уголовное? – не поверил я своим ушам. – Да нет, не может быть! Что же ты сделал?!
– Почему ты спрашиваешь? – удивился Васильев. – Ты забыл?
– Что именно я забыл? – не понял я.
– Ну, то, о чем я тебе сообщил.
– Ты мне ничего не сообщал. Полгода, спустя которые ты собирался к нам присоединиться, миновали, вы с женой не приехали – ну мы и решили, что вы изменили планы, решили не идти по скользкой и трудной актерской стезе, а сообщить об этом стесняетесь. И решили вам не докучать.
– Ничего не понимаю, – недоумевающе пробормотал он. – Но ведь Лиза писала моей жене, рассказывала о вашей жизни… она писала, что ты до сих пор не можешь оправиться после удара, хочешь забыть все, что связано с Петрозаводском…
– Лиза писала? – тупо переспросил я. – Я не могу оправиться после удара? Какого?! Что случилось?!
Васильев отвел глаза.
– Я говорю об убийстве Эльвиры Михайловны. Это произошло спустя месяц после отъезда Лизы из Петрозаводска.
Несколько мгновений прошло в молчании. Эта весть была слишком невероятной, чтобы проникнуть в мое сознание сразу. Само собой, я мог предполагать, что женщины, которую я так пылко любил, нет уже в живых, ведь прошло двадцать лет, но подумать, что она могла быть убита…
На мгновение мне показалось, что я сам убит… двадцать лет назад.
– Расскажи, – попросил я мертвым голосом, сам удивляясь его безжизненности.
Вот что рассказал Васильев.
Через месяц после того, как Лиза покинула родные места, чтобы присоединиться ко мне и разделить мою нелегкую и неверную судьбу, в Петрозаводск вернулся Раймо Турккила. Вызвал его Яаскеляйнен. Почему – неведомо. Однако первым делом Раймо поспешил в дом, где жила Синикки. Старуха, у которой квартировала Синикки с ребенком, рассказал, что Раймо ворвался как сумасшедший, с безумными глазами, и первым делом спросил у Синикки, где Сампо. Тут старуха уверилась, что Раймо и вовсе повредился в рассудке, потому что – это ведь даже малому ребенку известно! – Сампо – это чудесная, волшебная мельница из старинных карельских и финских сказаний. Старуха Лоухи, хозяйка Похъёлы, у которой похитили Сампо, обратилась железной птицей, настигла похитителей и сбросила Сампо в море. Вот у кого должен был Раймо спрашивать, где Сампо! У старухи Лоухи! А он заявился к бедняжке Синикки…
Старуха была любопытна, а после такого вопроса любопытство ее вовсе разгорелось. Она припала к дверной щели и принялась подслушивать и подсматривать.
Она поняла, что Синикки испугалась ярости Раймо, но отказалась отвечать. Тогда он наклонился над спящим ребенком и положил пальцы на его горло, пригрозив, что задушит его, если Синикки не скажет, где Сампо.
Она упала на колени и стала умолять пощадить сына. Но Раймо был неумолим. Тогда Синикки что-то сказала – так тихо, сквозь слезы, что старуха ничего не поняла. Мгновение Раймо с ненавистью смотрел на нее, потом выхватил из кармана нож и перерезал ей горло одним умелым и ловким движением. Затем выхватил из колыбели сына, прикрыл его полой своей куртки и выскочил вон, отшвырнув со своего пути окаменелую от страха старуху. Кажется, он ее даже не заметил, не то, конечно, и ее убил бы, клялась она.