58  

— И знаешь что? Я сперва суетился, метался по вокзалу, бежал куда-то, искал нужную платформу, все как положено. А потом вдруг обрадовался: как же хорошо, что я опоздал, теперь можно не ехать на этом поезде, а сесть в какой-нибудь другой — вон их сколько. И это было такое счастье, такое облегчение — передать тебе не могу.

Анна внимательно смотрит на меня. Кажется, я ее удивил. И, пожалуй, обрадовал — вон как сияют ее глаза.

— Какой хороший сон, — говорит она. — Действительно хороший. Как я за тебя рада, ты не представляешь.

Я, кстати, тоже очень за себя рад почему-то. Хоть и выдумал все это вот прямо сейчас, наспех, чтобы Анна не заскучала от моего рассказа.

* * *

Я стал очень рано ложиться, еще до полуночи. Не засыпаю, конечно, просто лежу и смотрю в разноцветную темноту под закрытыми веками. Жду. Мне легко быть терпеливым и не торопить события. Я умею говорить: «Мне все равно», — более того, я умею в это верить. К тому же мне нравится сам процесс: лежать, смотреть, ни о чем не думать. Ждать.

Где-то рядом раздается негромкий перезвон. Я открываю глаза — что это? Где? А это просто ветер теребит связку колокольчиков над входом в мой дом. А я сижу на крыше и внимательно ее разглядываю. Синюю черепицу, судя по всему, делают из синей же глины. Во всяком случае, я не вижу на ней никаких следов краски или тем более глазури. Обычная кровельная черепица, только цвет… Очень необычный цвет. Такая светлая, почти голубая черепица — большая редкость, потому что мастерская Йонки, где я ее заказывал, маленькая, да и спешить он не любит, так что во всем Городе едва ли наберется три дюжины таких светлых крыш. Мне просто повезло, Йонка мой однокашник, вместе в Подводную школу ходили, вот и не смог мне отказать, еще и подмешал в глину какой-то редкий порошок, так что черепица приобрела едва заметный бирюзовый оттенок, больше у него так ни разу не получалось. И это очень здорово. Если уж я чего-то захотел, в лепешку расшибусь, но добьюсь своего, а тут все само собой вышло, самая красивая крыша в Городе — моя.

Все это хорошо, но надо слезать. Лавка нараспашку, а хозяина нет на месте — где такое видано? Тем более в моих завалах сам черт ногу сломит, лавка букиниста — это не то место, где покупатель может сам взять необходимое, положить деньги и идти восвояси. Без меня никто ничего не найдет, только бардак разведут, так что — вперед. А сюда вернусь ближе к вечеру, с моей крыши отличный вид на закат, если повезет, можно поймать момент, когда заходящее солнце отражается в перилах Стеклянного моста, с этим зрелищем ничего не сравнится.

Вовремя спустился, в лавке полно школьниц, сидят на подоконнике, как птички, болтают ногами, щебечут. Нита, Йонкина дочка, с подружками, таким нельзя давать заскучать, это они только с виду милые барышни, а на самом деле — стихийное бедствие, все вверх дном перевернут, если вожжа под хвост попадет.

Нита прыгнула мне на шею прямо с подоконника, я едва на ногах устоял.

— Дядя Клаус, выручай! Нам срочно нужна книжка про сны, — тараторит она. — Только не сонник, конечно. И не ученый трактат о природе сновидений. А чтобы там просто чужие сны пересказывали, настоящие, которые людям снятся. Очень надо! Очень-преочень! Правда же, у тебя есть?

— Кое-что найдется, — говорю я и лезу в сундук. Потом в другой. Да куда же она подевалась, совсем недавно видел… А, вот. — Держи, — говорю. — Редкий экземпляр. Кому другому не продал бы, но тебе — так и быть.

— Анна Нейли. «Роль сновидений в жизни жителя современного ме-га-по-ли-са», — читает Нита. — Дядя Клаус, а что такое «мегаполис»?

— Просто большой город, — говорю я. — Очень большой. Даже слишком. Как десять наших.

— Представить не могу! А разве такие бывают?

— Еще и не такие бывают, — пожимаю плечами. — Чем дольше живу, тем лучше понимаю, что бывает вообще все. В том числе такое, чего мы и представить не можем.

— Это именно то, что надо! — улыбается Нита, наскоро пролистав книгу. — Какое же тебе спасибо! А ты сам ее читал?

— Читал когда-то.

— Ну и как? Сны этих… «жителей ме-га-по-ли-сов» — они похожи на наши? Или совсем другие?

— Понятия не имею, — говорю. — Не с чем сравнивать. Я никогда не вижу снов.

Принцесса

— Я боюсь, — сказала она. — Я не хочу. Не сегодня. Потом.

Это было правдой лишь наполовину. Она, конечно, боялась, но желание понемногу становилось сильнее страха. И вот это было по-настоящему ужасно — обнаружить, что внутри тебя живет своей жизнью некое причудливое желание, которое не подчиняется ни воле, ни рассудку, можно сказать, само себя хочет, не интересуясь твоим мнением на сей счет. Ей, с детства избалованной чужим повиновением, было очень непросто смириться с непокорностью, пусть даже собственной. Особенно собственной.

  58  
×
×