Одна и та же книга

Ну и вот.

МАРВЕЖОЛЬ

Дружественные эрудиты и поисковые системы хором грозили мне обитающими в окрестностях Марвежоля гигантскими волками-людоедами. Все оказалось гораздо хуже: в первую же ночь в мою комнату залетел гигантский комар-людоед. Если бы он меня просто съел, это еще ладно, но зверюга принялась биться головой об стекло с таким грохотом, что мне, герою, способному спать под шум соседской электродрели, это в какой-то момент начало действовать на нервы.

Пришлось призвать на помощь сокровищницу мировой литературы и сказать комару: «Мы с тобой одной крови, ты и я». Не выдержав столь чудовищного обмана, бедняга затих, как выяснилось утром — издох. Из его шкуры я, наверное, сошью себе шубу, по праву победителя.

Еще страшнее комара оказались гигантские поливальные установки-людоеды. Как положено нечистой силе, они начинают работать ровно в полночь, орошая лоб и колени жертвы хрустальными брызгами непереносимой температуры.

Правды ради следует признать, что за высокой каменной стеной, отделяющей мой двор от соседнего, кто-то очень громко и как бы страшно выл. Добросовестный странник непременно воспользовался бы таким случаем, чтобы побледнеть, зашататься и поседеть навек, но меня как раз отвлек комар-людоед, так что обошлось.

Здесь есть городская сумасшедшая, которая кружит по Старому городу, останавливается у магазинов и ругается с манекенами.

Здесь второй день примерно плюс семнадцать, любимая моя температура, любимый холодный июнь. В разных источниках пишут, что такая погода обычна для этой части Лозера, летом здесь редко бывает больше плюс двадцати. Рай, короче. При этом розы прут из-за оград, как тесто из кадушки, и если бы только розы. А в одном саду почти созрела черешня, мне удалось стырить несколько ягод методом бурного подпрыгивания. Ворованная еда — самая лучшая, как ни крути.

Здешний ветер зовут Мендозо, потому что он приходит из Менда. У Мендозо на редкость хороший характер, он теплый, теплее стоячего воздуха. Местные жители говорят, замерзнуть от Мендозо еще можно, а простудиться — нет.

Мендозо музыкант, и жители Марвежоля вешают для него в садах специальные свистелки, чтобы свистел, а на балконах — таракуцки, чтобы бренчал. Поэтому, собственно, у него и характер хороший — когда тебе дают вволю поиграть, не скурвишься.

Иногда Мендозо приносит дождь, и сегодня он загнал меня в дом в десять вечера, а потом оказалось, это были цветочки, теперь в небе спеют сияющие и грохочущие ягоды, июньская черешневая гроза.

МЮНХЕН

Водитель такси сказал ни с того ни с сего: «Я всего три месяца вожу такси в Мюнхене, приехал сюда на выходные да и остался почему-то, не смог уехать». При этом, угодив в автомобильную пробку, выбрался из нее хитрым маневром, через стоянку и задний двор какого-то магазина, а все остальные участники движения остались погибать.

Наш человек.

Я тут, в Мюнхене, чувствую себя как бывший инвалид, которому сказали вот только что: «Встань и иди», — и встал, и пошел, и не понимает уже, как же это он раньше не ходил совсем, это же просто, без этого дня прожить нельзя, что за морок такой нашел, ну слава богу, все позади.

Не растрясти бы.

Ветер гнал по трамвайным рельсам зеленый воздушный шар. Шар — существо разумное, увидел, что едет трамвай, прыгнул в сторону, пропустил, вернулся обратно, на рельсы, поскакал за трамваем, оба скрылись за углом, и я вместе с ними, и я.

Ясно, почему мне так хорошо в Баварии. Я худо-бедно, а все же продолжаю нелепое дело пропащего короля Людвига. Неумело, на ощупь, наугад, без инструментов практически, плотничаю помаленьку. Я хочу сказать, что пока только мастерю дверь, которой прежде не было, а теперь почти есть, еще немножко, и совсем будет, и вот тогда можно врезать замок, подбирать к нему ключ и исчезать в свое удовольствие у любого озера или не у озера даже, откуда угодно можно будет исчезнуть навсегда, а потом как ни в чем не бывало вернуться, потому что всему свое время, и хорошо, что так, а то непонятно стало бы, как с ним — со временем в смысле — быть и зачем оно.

НИДА

Песочный человек — это я.

Потому что из меня песок сыпется. Но не по причине затянувшегося долголетия, а потому, что перед этим он в меня насыпался. В смысле песок.

Просто все так устроено, что дюны сделаны из песка. А они вокруг. Нет, не так. А вокруг — они!