Любовные чары

– Ну, девка, и наплачешься ты! А уж как барин наплачется! Небось проклянет денек, когда над тобою умилосердился! – воскликнул Клим.

И тут же прикусил язык. Но девка так пристала с вопросами, что он буркнул:

– Ну, прилипла, как банный лист!

Почему-то при слове «банный» ее вдруг дрожь пробрала. Вскоре стало понятно почему. А также Марина узнала, что обязана неведомому барину жизнью, что кабы не он – болтаться бы ей на дыбе под кнутом, либо давиться в рогатках, либо, чего доброго, брести в Сибирь в кандалах с клеймом на лбу. Марьяшка схватилась за голову: половины слов она не понимала. Однако Клим говорил и говорил, и постепенно вырисовалась перед ее глазами картинка: она-де пошла в баню, а там на нее навалился злодей, коего она убила шайкой. Чужеземный барин, заблудившись в метели, на ту баньку набрел – и девку пожалел. Спас от неминучей кары! Теперь увезет ее в свой заморский дворец, и там она должна будет служить ему верой и правдою, хотя Клим не представлял, чего наслужит такая косорукая.

Словом, кое-чему в жизни Марьяшка уже была научена, когда появился барин, поэтому она постаралась как можно лучше исполнить все Климовы наставления: и в ноги бухнулась, и ручку поцеловала, и благодарила за милость к ней, недостойной… И такая тоска ее взяла, словно делала она что-то чрезвычайно себе противное.

Барин оказался молод и пригож – в точности как говорил Клим. И верно, впрямь был он добрым человеком, ибо тотчас после ее поклонов кликнул какую-то девку да приказал немедля сделать для Марьяшки баню. При последнем слове ее вновь пробрала дрожь, но ослушаться она не посмела, покорно побрела в щелястый чуланчик, где приготовлена была горячая вода. Побрела с надеждой угодить барину и наконец-то увидеть загадочную шайку, которой… Однако даны были ей большие медные тазы, в коих Марьяшка и плескалась: сперва со страхом, а потом с восторгом. Верно, в былой жизни своей она сему занятию предавалась частенько! Совсем другим человеком ощущала теперь себя, а когда вытерлась, заплела косу и переоделась в новую справу, купленную добрым барином, заметила, что и прочим по нраву ее новый облик. Клим взглянул с изумленным одобрением, а барин… Барин отвел глаза и кивнул, после чего сказал, что устал и пора спать, а Марьяшка с ужасом обнаружила, что едва понимает его слова.

– Ничего, привыкнешь! – утешил Клим, когда барин удалился. – Я же вот привык, а спервоначалу тоже был как глухой. Ты, первое дело, во всем ему угождай. И не забудь, девка… Ночь – она и есть ночь. Ну а день – он и есть день. И что бы там промеж вас ночью ни было, шибко не заносись. Днем свое место помни, будь тише воды, ниже травы, по одной половице ходи. А то потешит с девкой барин удаль молодецкую, она и возомнит о себе. Только барин-то глядь – и другую к себе позвал, а первой дал печатный пряник. Вот и вся любовь! Видал я таких… горько им. Но поведешь себя с умом, небось и выгоды добудешь. Барин добрый, ласковый, при таком живи да радуйся!

Клим испуганно смолк: барин в шелковом халате, со свечой в руке проследовал в опочивальню и оставил дверь приоткрытой.

– Ну, иди, иди! – подтолкнул девушку Клим.

– Да ты что? – испугалась она. – Я же ему спать помешаю!

– Твое счастье, коли так, – сурово изрек Клим и подтолкнул Марьяшку с такой силой, что она влетела в приотворенную дверь и едва не ударилась в барина, стоящего возле пышной постели.

Тот глубоко вздохнул, увидев девушку, а у нее отнялось дыхание. Он глядел своими светлыми, мерцающими глазами так странно, так пристально… Наверное, следовало бы заслониться рукавом, но Марьяшка только обреченно склонила голову, когда барин приблизился. А он распахнул халат и прильнул к ней. Марьяшка на миг испугалась, ощутив его горячую наготу, а потом все исчезло для нее, кроме одного желания: все ближе и теснее прижиматься к его телу.

Барин не стал ждать, пока она разберется с поясками: задрал рубаху да сарафан, а потом чуть приподнял. Голова у Марьяшки закружилась, и, чтобы удержаться, она оплела спину барина руками и ногами. Тут же она вскрикнула изумленно, ощутив в себе горячую, тугую плоть, отпрянула – но барин держал крепко и вновь прижал ее к себе… Одна мысль промелькнула в тот миг – к его телу она прижимается не впервые…

В Митаве они простились с Климом. Здесь были границы страны; вдобавок лошади устали тянуть сани по раскисшей смеси снега с песком. Клим, помнится, рассказывал Марьяшке, сколько снегу навалило в ту ночь, когда она совершила убийство. Однако для девушки его слова – что пустой звук: она по-прежнему ничего не помнила о былом. Из новых Климовых уроков она усвоила прочно лишь один: научилась просыпаться прежде барина и исчезать из его постели до рассвета.