Любовные чары

А все из-за этой английской голи перекатной, воровского «лорда», который намерился поправить свои обстоятельства ценою чести, жизни безвинной девушки! Но Марина усмирила поток гневных мыслей. Все-таки он не убил ее, хотя и мог. И с собою забрал, не кинул на обочине беспамятной.

Она взглянула в угол, где сидел, устало понурив плечи, «лорд». И тут же осенило: не дурак, вот и не убил! Какой подарок был бы опекунам: найти племянницу мертвой и пустить погоню по следу убийцы! Они – неутешны, они – чисты, они получают баснословные бахметевские богатства. А его – на правеж. Не поверят ведь, что он был подкуплен…

И вновь уныние овладело Мариной. Нечего и думать – ему противиться. Какая же силища скрыта в его худощавом теле! Если он опять… Нет, она никогда больше по своей воле…

Зачем он вдруг встал? Марина приоткрыла рот, готовая закричать…

Конечно, над всем, что Марьяшка… нет, Марина… тут наплела, посмеялся бы всякий здравомыслящий человек, однако Десмонд почему-то поверил ей сразу, лишь только услышал из ее уст почти безупречную английскую речь. Теперь понятно, почему «Марьяшка» оказалась столь способна к изучению иностранных языков – и столь бездарна как прислуга. Ей ведь и самой всю жизнь услужали – и звали, конечно, не Марьяшкою, а Мариной Дмитриевной, вашим сиятельством, княжной! А он-то…

Олег тоже хорош – не признал свою соседку. Хотя он, помнится, говорил, что барышню держат в строгости… не видел ее давно… Господи, ну за что она виноватит Десмонда?! Он ведь хотел спасти ее! И почему-то мысли не возникло пойти и объяснить недоразумение перед хозяевами имения. Да он просто-напросто не в силах был расстаться с этой красотой, внезапно открывшейся ему посреди вьюжной, хмельной ночи. Словно бы среди сугробов расцвел вдруг цветок… в сердце его расцвел!

Никогда не надо подавлять первых побуждений! Захотелось застрелиться, узнав, что обесчестил русскую княжну, силою увез из родного дома и продолжал бесчестить в течение нескольких недель, – вот и надо было тотчас же стреляться. Теперь был бы избавлен от объяснений. Да и что тут можно объяснить? Что их первая встреча в очередной раз доказала правоту великого Сервантеса, сказавшего: «Между женским „да“ и „нет“ иголка не пройдет!»? Но истинный джентльмен скорее откусит себе язык, прежде чем скажет благородной даме: вы, сударыня, хотели меня так же, как я вас! Нет, она помнит лишь то, как он насиловал ее сегодня. И хуже всего, что жгучий стыд уживался в его душе с отчаянием. Не будет больше сладостных вздохов, нежности лона. Ох, как она уставилась на его бедра, какой ужас в этих глазах!

Ничего. Он загладит свою вину. Есть только одно средство спасти ее честь и свою – жениться. Но… что начнется дома?! И тут же Десмонд вспомнил: ничего не начнется, потому что «начинать» некому. Да, он теперь сам себе господин, и никто не посмеет ему возражать, даже если он явится в родовой замок Макколов в сопровождении целого гарема. Нет, его родне и фамильным привидениям бояться нечего: он привезет с собою всего лишь… жену. Леди Маккол.

Он выпрямился, расправил плечи и проскрежетал:

– Прошу вас оказать мне честь и стать моей женой!

Бог весть, чего Десмонд ожидал после этих слов… Обморока, рыданий… Если бы она кинулась ему на шею… Кажется, еще ни о чем на свете он не мечтал так страстно – и так напрасно. Ибо девушка, сузив глаза, отпрянула и прошипела в ответ:

– Да я лучше умру!

…На море по-прежнему царил полный штиль. Прежде капитану Вильямсу только слышать приходилось о таких внезапных переменах погоды, тем паче – в исхоженном вдоль и поперек Ла-Манше. Он знал, что моряки, желая в шторм провести корабль в какую-нибудь укромную бухточку, выливают на взбунтовавшиеся волны несколько бочек масла. И чудилось, некая всевластная рука проделала то же самое со всем проливом, усмирив бурю внезапно и бесповоротно. Море стояло, как неподвижное стекло, великолепно освещаемое закатным солнцем.

Так гнусно на душе у Вильямса не было с тех пор, как он бросил тело злосчастной маркизы Кольбер в море. Найти упокоение в родимой земле она не имела возможности, а в чужой, английской, – не захотела, вот и завещала свое тело морским волнам, которые, может быть, коснутся когда-нибудь любимых французских берегов. И ведь похороны случились приблизительно в этом месте! Проклятое, заколдованное место…

Капитан покосился на лорда Маккола, идущего рядом. Подбородок выпячен, плечи развернуты, голова вскинута – вид надменный и уверенный. Никто не угадает, какие кошки скребут на душе у молодого, красивого, богатого – и столь злополучного человека. Вот живое подтверждение высказывания, что блестящая наружность и блестящее положение в обществе никого не делают счастливым.