Тайное венчание

Он опустил голову, скрывая навернувшиеся слезы.

– К несчастью, последствия не замедлили сказаться. Проведав, что один из пленных монастырских служек оказался женщиной, к тому же беременной женщиной, Алим-Гирей поклялся пред главою армянской общины, что отомстит прелюбодеям и глумцам. Нам же была преподнесена совсем другая история. По его словам выходило, что как раз наши братья по вере алчут нашей погибели, Гирей якобы стремился сохранить наши жизни. Требовал он от нас сущей безделицы: перейти в общину Магомета ^[102]! А сулил все блага земные и небесные, уверяя, что сохранит тайну нашего родства и мы с Гоар, приняв мусульманство, сможем открыто жить вместе как муж и жена, сможем признать зачатого в грехе ребенка, которого носила Гоар… О да, велико было искушение! – простонал Баграм, прижимая к лицу ладони. – Я по сию пору помню, как рвалось мое сердце на части! Но мы с Гоар, обливаясь слезами, стояли на своем: мы согрешили против крови, но не предали и не предадим веры своей. Ни бесконечные уговоры, ни бесчеловечные пытки, во время которых у Гоар случился выкидыш, не смогли нас переубедить. Гирей остался озадачен и разъярен. Он не мог убить нас, ибо поклялся перед старшиною всех армян не делать этого. Но и оставить нас живыми было рискованно, ибо весть о его жестокости долетела бы до самого Порога Благоденствия. И он решил оставить нас живыми, но в то же время уничтожить.

Пристальный взор Баграма сделался тяжелым, словно груз всех этих лет вдруг лег на плечи армянина.

– Видела ли ты мою сестру без покрывала, Рюкийе-ханым?

– Нет, – покачала головою Лиза. – Никогда. Здесь ведь многие так ходят.

– Многие, – кивнул Эбанай. – Особенно те, кто изуродован так же зверски, как моя Гоар. Ведь Бурунсуз по-татарски значит «безносая»…

Лиза зажала рот рукою. И ей почудилось, что она догадалась о дальнейших словах Баграма еще прежде, чем они были произнесены.

– Она не пожелала носить паранджу, повинуясь закону шариата, и ее вынудили навеки скрыть лицо от людей. Я не пожелал подвергаться сюннету ^[103], и меня вынудили навеки отказаться от радостей плоти. Ее лишили красоты, что ввергла меня в искушение, а меня лишили того, что довело нас до греха. Нет, до счастья, до безумства, до любви! В семнадцать лет я перестал быть мужчиной и сделался евнухом. Теперь ты понимаешь, почему меня так охотно называют Эбанай, что означает «повивальная бабка»?

Лиза смахнула со щек незаметно пролившиеся слезы.

– Гирей все рассчитал верно, – продолжал Баграм. – Вернуться к своим соотечественникам мы теперь не смели: изуродованы, опозорены…

Гоар переименовали в Гюлизар – злая насмешка назвать ее подобной розе! – и приставили нянькою к маленькому Сеид-Гирею, на которого она обратила всю любовь, еще тлевшую в ее измученном сердце. Она была подле него в Румилии, в Бакче-Сарае, в Буджаке и Аккермане, а потом вместе с ним воротилась в Эски-Кырым. Спустя почти двадцать лет после нашей разлуки!

Все это время я был предоставлен самому себе и приобретению тайных знаний. Ценою тяжких усилий я вернул расположение своих соотечественников: прежде всего тем, что неусыпно стерегу хранилища Суры-Хач. Мне удалось разыскать рукописные книги, в которых говорится о секретах врачевания разных недугов, и моя слава лекаря облетела весь Кырым-Адасы.

– А как же вы встретились с Гоар? – робко спросила Лиза, до глубины души захваченная историей этой жизни и этой любви, так не похожих и в то же время до боли, до тоски похожих на ее жизнь и любовь, ибо все беды и несчастья мира мучительно схожи между собою.

– Я чуть не зарыдал, увидав, что сделало с нею время… Да и она едва сдержала слезы. Мы и по сей день очень похожи внешне. Разве что мне нет нужды закрывать лицо… Ну, если только желая скрыть эту насмешку над бородою – все, что сохранилось от моей мужской сути! – Баграм ожесточенно подергал за те жалкие подобия растительности, которые кое-где обрамляли его лицо. – У меня даже усы не растут, а ведь мужчина без усов – то же самое, что женщина без волос на голове! – Он улыбнулся, и в этой улыбке Лиза прочла горькую привычку смеяться над своею судьбою, чтобы не рыдать над нею непрестанно. – Увы, теперь это уже не моя Гоар. Она окончательно превратилась в Гюлизар-ханым, доверенное лицо господина нашего султана, смотрительницу его гарема и поставщицу новых и новых красавиц на ложе нашего возлюбленного повелителя. Сердце ее всецело занято Сеид-Гиреем, да… Она уверена, что ханом Крыма должен быть он, а не его старший брат, Керим-Гирей. Сеид тоже уверен в этом, потому полностью доверяет Гоар, ценит ее преданность. Но ведь она и в изгнании своем сохранила веру в господа нашего, Иисуса Христа. Значит, я, последний хранитель монастыря Суры-Хач, по-прежнему властен над ее душою. Моя Гоар живет между ненавистью и любовью: к Сеид-Гирею, отпрыску рода ее истязателей и в то же время ребенку, коего она взрастила; ко мне, живому напоминанию о страданиях и в то же время ее последнему кровному родственнику, последнему связующему звену с верою отцов. Она любит Сеид-Гирея, но никогда не причинит мне вреда по его указке. Она покорна мне, но никогда не сможет пойти против воли Сеид-Гирея…

---

102 Общее название для всех мусульман.

103 Обряду обрезания (турецк.).