Алмазы Якутии

После завтрака Митрич углубился в стихоплетство. Он сидел с сосредоточенным видом за столом и, мусоля ядрышко обломанного карандаша, изучал испещренные мелким почерком листы. Потом начал править: что-то вычеркивать, что-то записывать.

Егор думал о вертолете. Люди Шепелева так или иначе рано или поздно нагрянут сюда. Он чувствовал себя ответственным за Митрича.

– Митрич, – обратился он к хозяину, – меня ведь ищут…

– Милиция? – поднял тот свои пронзительные голубые глаза.

– Нет, не совсем. Люди, которые меня подставили и у которых милиция – на побегушках.

– По-ня-ятно, – протянул Митрич и снова опустил глаза.

– Я серьезно. К вечеру мне нужно уйти. Раньше не могу, – вздохнул Егор.

– Ты и к завтрашнему вечеру уйти не сможешь, – покачал головой Митрич и снова помусолил карандаш.

– Должен, – упрямо сказал Егор.

– А ты вообще-то где укрыться хочешь?

– Не знаю, – Егор смотрел в потолок.

– Все равно рано или поздно попадешься… – сожалеюще сказал Митрич, – если, конечно, к юкагирам не подашься. А что этим людям от тебя надо? – спросил он после небольшой паузы.

– Я знаю место, где зарыт клад, а они хотят выпытать у меня, а потом меня грохнуть. По-моему, несправедливо.

– Значит, идешь наобум Лазаря? – недоверчиво посмотрел на Егора Митрич. – А куда, если не секрет?

– К Мирному. – В пойме Вилюя много болот, речушек… тайга опять же…

– О проводнике я и не мечтаю, – улыбнулся Егор.

– А я к тебе в проводники и не набиваюсь, – пробурчал Митрич. – У меня свое жилье, жизня своя. Куда я кур, коз дену?

– Так я и не прошу, – решительно сказал Егор. – К тому же заплатить мне нечем. В случае успеха, конечно, будет чем, – уточнил он, – но шансов – пятьдесят на пятьдесят.

– Думаю, меньше, – вздохнул Митрич, снова погружаясь в свои бумаги.

Тишину погожего морозного дня рассек рокот вертолета. И вслед за этим надсадно залаял Буян. Забыв о боли, Егор резко поднялся, сел. Митрич тоже всполошился. Он схватил двустволку и, пройдя в сени, высунул голову наружу. Шум винта все не стихал. Напротив, он приближался. Егор кое-как доковылял до шкафа, куда, он видел, Митрич убрал его одежду.

Он напяливал джемпер, когда в горницу вошел Митрич. Его лицо говорило о пережитом волнении. Егор заметил, что вертолетный рокот начал стихать, отдаляться. Буян еще немного порычал и затих.

– Ну что? – тревожно спросил Егор Митрича.

– Ничего, – тот поставил в угол двустволку и снял телогрейку. – Покружил и полетел себе.

– Это меня ищут, – нахмурился Егор.

– Да не шебутись ты! – возвысил голос Митрич. – Куда собрался?

– Не могу я больше тут оставаться, – Егор захромал к вешалке, где висела его куртка. – Из-за меня и тебе достанется.

– Отобьемся, – усмехнулся Митрич, – мы и не такое видали! А ты раздевайся, никуда не пойдешь. Тебе еще лечиться и лечиться, а ты в поход собрался! – в заключение хмыкнул он.

До вечера Егор провалялся в постели. Митрич самоотверженно ухаживал за ним, обрабатывал раны, кормил, готовил снадобье. Спать легли рано. А среди ночи надсадно залаял Буян. Вслед за лаем послышался шум ломаемых стенок и какой-то утробный рев. Буян уже не лаял, а осатанело рычал и визжал.

– Вот зараза, – Митрич встал, зажег керосиновую лампу, сунул голые ноги в валенки, набросил телогрейку и, прихватив ружье, выбежал из дома.

Егор дернулся было, думая, что это люди Шепелева нашли его, но Митрич бросил ему:

– Лежи, мать твою!

За дверью послышалась какая-то возня, сопровождаемая надрывным лаем. Как ни громко лаял Буян, ему не удавалось перекрыть звериного рыка. Раздались выстрелы. Егор попытался встать с кровати, но, застонав, откинулся на подушки. Температура еще держалась, да и страшно ослабел он.

Собака взвизгнула, потом перешла на глубокое злое урчание. В дверь влетел раскрасневшийся взбешенный Митрич. Волнение мешало ему говорить.

– Шалый увалень вломился, Тишку, бес, утащил, а псу едва горло не продырявил! Ах ты, мудила бурый, неймется ему, все бродит! Раньше кур воровал, теперь на коз перекинулся. Тиша-Тиша моя, – со слезами в голосе проговорил он.

Митрич бросил на лежанку ружье, бросил на пол лежавший на тумбе коврик и снова выскочил во двор. Потом вернулся, держа на руках обливающегося кровью Буяна. Митрич разоблачился, поставил возле коврика лампу и, достав из ветхого шкафа простыню, яро рванул ее. Пес жалобно поскуливал, глядя на Егора темными умными глазами.