Алмазы Якутии

– Хрен с ними, – Карагодин подпрыгивал на своем сиденье, – давай в город.

Но пилот был явно чем-то озабочен. Машина шла неровно, то и дело кренясь набок и едва не задевая кроны деревьев.

– Давай вверх, вверх, – Карагодин выставил большой палец сжатой в кулак руки, – какого черта!

Пилот только пожимал плечами. Машина теряла управление.

– Ты что, угробить нас хочешь, падла?!

– Кажется, топливопровод нарушен, или еще какая-то херня, – прокричал пилот, перекрывая захлебывающийся гул вертолета.

– Я тебя урою, козлина, – во все горло орал Карагодин.

– Ничего не могу сделать! – кричал пилот. – Нужно садиться, пока не поздно.

Карагодин зашелся дикой бранью. Но пассажиры слышали только ее судорожные отголоски – вертолет тарахтел как сумасшедший. Егор приготовился к самому худшему. Проклятие, лежавшее на алмазах, больше не вызывало у него сомнений. Для чего он ввязался в эту игру?

Вертолет страшно тряхнуло. Пассажирам даже показалось, что они падают в тайгу. Но пилот кое-как выровнял машину, и она продолжила свой медленный рискованный полет над верхушками сосен.

Глава 23

В мрачном, пропитанном запахом кислой капусты кафе сидели несколько человек. В основном рабочие с соседней лесопилки и служащие мелких контор. Среди них нервозностью выделялись пожилой крепкий мужик и парень лет двадцати с небольшим, ерзавший на стуле своей мощной задницей. Пластиковый стул под ним мерзко скрипел, что побуждало его сотрапезника кривиться от досады и делать ему замечания. На застеленном липкой клеенкой столе перед ними стоял обед. Щи, котлеты с картофельным пюре, салат из капусты и компот.

– Чего бы покрепче, – заныл Яковенко-младший.

– Не хера крепче, нам нужны свежие головы, – прорычал Яковенко-старший и пододвинул к себе солонку.

Он посолил салат, потом щи. Макнул ложку в коричневато-томатную жижу и поморщился.

– Как будто гнилой капусты наложили, – брезгливо произнес он.

– Может, запасы из машины принести? – отозвался Пашка.

– Ни хрена! – прорычал Яковенко-старший. – Запасы не трожь.

– Давай я в распивочную сгоняю, – заерзал Пашка. – Тогда и эта бурда, – указал он подбородком на щи, – легче пойдет.

Яковенко-старший сделал резкий запретительный жест.

– Холодно, блин! – роптал Паша и озирался по сторонам.

Рабочий класс за соседними столиками, не стесняясь, потреблял горячительную жидкость, разливая ее в выпрошенные у кассирши стаканы.

– Они все вначале в «Прокат» идут, а потом уже сюда, – не унимался Паша, которому афера отца казалась все более бесперспективной.

Его утомила езда по ледяной трассе, а потом еще сидение в этом гадюшнике, как он с первого взгляда охарактеризовал кафе, больше напоминавшее паршивую совдеповскую столовку.

Яковенко-старший был неумолим. Он слышал над тайгой и видел вертолеты – сначала один, спустя какое-то время другой. Он был уверен, что Родионов где-то неподалеку. Вилена Михайловича вел охотничий нюх, и он даже сам не подозревал, насколько этот нюх был безотказным.

– Ну, батя, ну ладно тебе с ума сходить, – просил Паша, жадно ловя глазами мелькающие стаканы с хлюпающей в них мутноватой жидкостью.

– Иди уж, – с гневным разочарованием воскликнул Вилен Михайлович, зачерпнув вилкой капустную стружку.

Паша побежал в «Прокат», как на местном жаргоне называлась дешевая распивочная. Раньше в здании и правда располагался прокат. Сколько воды утекло с тех лет! Вывеска осталась, а заведение приобрело зловещую для местных жительниц известность, как рассадник пьянства и несанкционированное место сборища жаждущих демократичного общения граждан, то бишь их мужей, братьев, отцов и сыновей.

Павел, не обращая внимания на гурьбу подозрительно не работающих и не обедающих мужиков, норовящих заполучить в его лице лишнего собеседника, направился к стойке. Это не была стойка в привычном смысле слова. Просто окошко в металлических джунглях решетки, отгораживающей «зал» от полок с пойлом. Паша взял бутылку «Столичной» с подозрительно-бледной этикеткой и поспешил в столовку.

– Это, блин, не поселок, а пьяный шабаш, – критично выразился он, опуская на стол бутылку с водкой и два выпрошенных, вернее, купленных у кассирши за два рубля стакана. – А эта бабуся, – незаметно покосился он на кассиршу, – тоже пригрелась – бизнес делает.

– Демократия, – саркастически усмехнулся Яковенко-старший.