Воля под наркозом

Я, оскорбленный, немедленно надулся.

– Извини, Володь, – Чехов вытер выступившие от смеха слезы. – Но, прикинь сам, не все же такие чувствительные, как ты. Может, твоему приятелю она до лампады. Может, она подмешала тебе чего? Приворотного, в смысле?

– Не знаю… – я начал перебирать в памяти, что пил и ел у Кати. Потом уловил смысл вопроса и рассердился. – Слушай, ты, кончай издеваться! Не надо было вообще ничего рассказывать.

– Ладно тебе, шуток не понимаешь.

Чехов подлил еще пива. Я замотал головой.

– Не, я пас. Спать хочу, сил нет.

– Сейчас поспишь. Как ты говоришь ее, Катя… а дальше?

– Не знаю, – я пожал плечами.

– Ну, фамилия, чем занимается. Кем она трудится-то?

– Да откуда я знаю!

– Вспомни, док, – терпеливо произнес Чехов, – вы же о чем-то разговаривали. Слово здесь, другое там – вот тебе и информация.

– Да мы, собственно… и не разговаривали. Не до того было…

– Ну знаешь, Сергеич, – Чехов откинулся на спинку стула, захлопал в ладоши, – я восхищен.

– Да чего уж там, – я скромно потупился.

– Ладно. Где живет твоя пассия, объяснить-то сможешь? Район хотя бы?

– …

Чехов снова захохотал. Отсмеявшись, высказался:

– Да, брат… Теперь я понимаю, почему ты до сих пор не женат. Что ж, будем плясать от того, что имеем. Знаешь что? Вот тебе телефон, звякни на работу и предупреди руководство, что до завтра ты вряд ли оклемаешься. Чего скривился так? Тоже, понимаешь, работоголик нашелся. Звони, говорю, – он вручил мне телефон, – а то сам позвоню. Скажу, что Ладыгин прикован к постели. К Катиной, – добавил он, ехидно посмеиваясь.

Я слишком устал, чтобы думать, тем более спорить. Рассудил, что Чехов умный, ему виднее, и поднял трубку. Попытка не пытка. Кто же это говорил?

Прибавив голосу болезненности и утомленности, я довольно туманно обрисовал шефу симптомы своего заболевания, ловко увильнул от уточнения диагноза, напомнил, что отпустил меня «сам главный», а под конец совсем уже замогильным голосом сообщил, что чувствую себя настолько скверно, что сомневаюсь, смогу ли завтра встать. Шеф клятвенно заверил, что клиника в мое отсутствие не рухнет, а за моими больными присмотрят.

– Но послезавтра, Владимир Сергеевич, – закончил он сухо, – очень надеюсь увидеть вас на рабочем месте и в рабочем состоянии.

– Ловко ты, – несколько завистливо сказал Чехов, отбирая у меня телефон, – вот теперь можешь идти баиньки. Казанова…

Я не стал вдаваться в подробности, почему и с какой целью он расспрашивал меня про Катю. Кто его знает, может, по привычке. Мент – он и на пенсии мент. А может, из зависти. Облегчив душу неожиданной исповедью, согреваемый мыслью о неожиданных выходных, я завалился спать. Ужа засыпая, слышал, как полковник куда-то звонил, с кем-то разговаривал, спорил, приказывал, уговаривал…

Спал я без сновидений. А когда проснулся, на кухне кто-то негромко разговаривал. С минуту я лежал, всматриваясь в полумрак, пытаясь сообразить, кто бы это мог быть, и прикидывая, не поспать бы еще капельку. Потом пришел к выводу, что встать все-таки придется – выпитое утром пиво настоятельно просилось наружу. После пива вспомнился Чехов, наша утренняя встреча и застольная беседа, а также причина моего пребывания в этой квартире. С трудом я разглядел стрелки на наручных часах: восемь. Интересно, утра или вечера? На полу перед диваном лежал лист бумаги. Я поднял его и отправился на кухню.

Чехов находился в приподнятом расположении духа. Глаза его сверкали охотничьим азартом и энтузиазмом. Он курил, разговаривал по телефону и периодически прикладывался к «сиротской» чашке объемом не менее чем поллитра. Увидев меня, он прикрыл микрофон рукой, возбужденно произнес:

– Выспался, страдалец? Чайник горячий. Там чай, там кофе. Я скоро.

Он снова углубился в разговор. Я машинально взглянул на листок, который все еще держал в руке. Записка была лаконичной: «Уехал. Буду к вечеру. Развлекайся. Не вздумай смыться. Юра».

Я посетил туалет, умылся, поставил разогревать чайник. Полковник все еще разговаривал. Теперь он в основном слушал и делал какие-то пометки в блокноте. В дверь позвонили. Чехов посмотрел на часы, потом вопросительно – на меня. Я кивнул.

– Док, проводи гостя в комнату, будь другом. Скажи, минут через пять приду, – крикнул вдогонку Юрий Николаевич.

Гостем оказался невзрачный худой мужичонка лет шестидесяти. Он глянул на меня настороженно, услышав, что Чехов здесь и просит зайти, бочком прошел в прихожую, так же вдоль стеночки – в комнату. В нем причудливо сочетались желание казаться как можно менее заметным и чувство собственного достоинства.