Воля под наркозом

Дворик оказался на удивление милым и малолюдным. А самым замечательным в этом дворике был настоящий, без балды, летний театр. Крытый навес над дощатым настилом, а перед ним – многочисленные ряды сплошных деревянных скамеек. С увлечением обследовав замечательное место, приятели пришли к выводу, что театр по прямому назначению давно уже не использовался. Впрочем, как выяснилось позже, не использовался он вообще. Для отдыха жильцы дома предпочитали другие, более удобные скамейки. А редкие собрания по неизвестной причине предпочитали проводить на пятачке около первого подъезда.

Между тем вечерело. То, что в сумерках разглядеть Юлю, которая могла вернуться домой в любой момент, было довольно сложно, друзей не печалило, – всегда можно было подняться и позвонить в квартиру еще раз. Проблема обнаружилась в другом. Весна весной, но с наступлением вечера температура окружающей среды заметно снизилась.

Девушка Юля возвращаться домой не спешила, поэтому было решено откупорить одну поллитровку и согреться. В качестве закуски в ход пошли шоколадные конфеты.

Ближе к полуночи ни Юрка, ни Левик уже не вспоминали об истинной цели своего визита в этот замечательный двор. Именно в тот памятный вечер Лева и получил свое прозвище Царь Зверей, приклеившееся к нему впоследствии намертво. Добавление «Зверей» сам Лева считал совершенно излишним и предпочитал более сокращенный вариант Царь.

О подробностях истории с девушкой Юлей и летним театром друзья из скромности не распространялись. И так получилось, что место это осталось сохраненным в тайне от знакомых и сослуживцев, впоследствии стало именоваться «театром у Юли» и время от времени с успехом использовалось для конфиденциальных разговоров.

Чехов обошел деревянную постройку и огляделся. С годами во дворе ничего не изменилось. Присев вполоборота на второй ряд, полковник вынул купленную в промежутке между сменой машин газету и углубился в чтение.

Басин, как и Чехов, из четырех возможных путей выбрал тот, что вел через пролом в заборе. Только к месту пролома он пробрался с противоположной стороны квартала. Чехов услышал его топот издалека, но по дружеским побуждениям виду не подал. А взгляд от газеты оторвал, только когда услышал:

– Что пишут?

– Да ничего интересного. Пишут, криминогенная обстановка в городе ухудшилась…

– Но и мы не по пьянке сделаны.

– По крайней мере, не все из вас, – ухмыльнулся Чехов, откинул газету, привстал и крепко пожал протянутую руку.

– Ты, помнится, хотел меня о чем-то спросить? – Басин устроился в первом ряду, оперся локтем о спинку скамьи и положил подбородок на руку. Взгляд его лениво рассматривал редких прохожих во дворе за спиной Чехова.

– А ты мне, помнится, в ответе отказал, – невозмутимо заметил Чехов.

– Юра?

– Да?

– Ты мне доверяешь?

– Идиотский вопрос… Допустим, да… Хотя, смотря что. Да, черт возьми, я тебе доверяю!

Чехов мог бы еще добавить: «А что мне остается делать?» – но не стал, боясь обидеть чувствительного приятеля.

– Тогда рассказывай. Да не дергайся ты, у меня тут «глушилка» – Басин кивнул на полуоткрытую «визитку», которую еще в начале разговора пристроил рядом с собой на скамеечке.

И Юрий Николаевич рассказал. Все без утайки: немногие известные факты, подозрения, основанные больше на интуиции, домыслы, большинство из которых не выдерживали никакой критики…

В то время как Чехов изучал прессу, терпеливо поджидая возмужавшего за последние двадцать с гаком лет Леву Басина, в нескольких километрах от «театра» происходили события, вполне обыденные с точки зрения московской милиции и непривычные, а оттого чрезвычайно интересные для обитателей одного скромного московского дворика.

Свободное от школы и иных малоинтересных занятий юное поколение близлежащих домов с увлечением играло в современный вариант «казаков-разбойников». От школы в столь ранний час они были свободны потому, что самому старшему «разбойнику» на прошлой неделе стукнуло восемь, а самому младшему – «казаку», естественно, – было неполных пять.

Разгоряченная азартной игрой, малышня позабыла строгий наказ родителей держаться подальше от мест, где «шею свернуть можно», и забралась в запретный закуток между сараем и гаражом, доверху заваленный досками, обрезками металла и прочим хламом.

Сначала на слабый стон, донесшийся из-под хлама, никто из ребятишек не обратил внимания. Только младшенький заявил, что хочет к бабушке, и внезапно заплакал.