Воля под наркозом

Если у тебя что-то болит, перефразировал Кругленький известный афоризм, значит, ты еще жив. Эта мысль его немного приободрила. Неприятно было то, что болело не просто что-то, болело все. Но он жив, это пока главное. Губы сами собой растянулись в улыбке, сухая кожа тотчас лопнула, и капелька крови неприятно ощутилась во рту.

Коля снова попробовал подвигать руками. Правая так и осталась без движения, зато левая рука, хотя и с трудом, но поднялась. Непослушными пальцами Кругленький ощупал вздувшуюся маску, в которую превратилось его лицо. Один глаз заплыл полностью, а второй закрывала тугая влажная повязка. Такая же повязка была на левом ухе, в котором что-то свербило, дергало и стреляло.

– Очнулся, касатик? – ласковый голос прозвучал тихо, но все равно отозвался в висках тупой болью. Вопросов Кругленький не задавал, но голос уже пояснил: – В больнице ты. Побили тебя, касатик, здорово так побили. Поломан весь, так что лежи спокойно. А я – нянечка, меня все тут бабой Надей зовут.

«Хорошее имя для больничной нянечки, – подумал Кругленький, – Надежда…»

Мягкие руки нянечки осторожно ощупали единственный глаз и протерли его чем-то мокрым и теплым. Теперь Кругленький смог его слегка приоткрыть, но тут же закрыл снова – дневной свет оказался слишком ярким, выбил слезу и резкой болью проник в самый мозг.

– Сейчас, касатик, – ласково сказала понятливая нянечка.

Послышались шаркающие шаги и звук задергивающихся занавесок.

Кругленький с опаской приоткрыл глаз. Неясное пятно постепенно обрело очертания морщинистого лица, с которого на Колю смотрели серые добрые глаза.

Мысли путались, он никак не мог сообразить, как же здесь оказался и за какие такие прегрешения его «здорово так побили». Он разлепил губы, чтобы спросить об этом бабу Надю, но все слова слились в один протяжный хрип.

– Пить хочешь, касатик? – нянечка протерла его потрескавшиеся губы влажной салфеткой, поднесла к ним какой-то сосуд с узким носиком. – Но совсем капельку. Сразу много нельзя. Почитай, какой день уже тут лежишь.

Из носика полилась вода. Одеревеневшее горло не слушалось, Кругленький неловко глотнул и тотчас закашлялся. Кашель, стократ усилившись, отозвался во всем теле. Мозг возмущенно завопил.

– Полегче, сынок, не спеши, – мягкий голос бабы Нади успокаивал боль получше любого бальзама. – Давай-ка еще разок. Вот так-то лучше. Отдохни чуток, я доктора позову. А книжка твоя – вот она, не волнуйся.

Баба Надя осторожно положила руку Кругленького на глянцевую обложку книги и, жалостливо покачав головой, отправилась на поиски доктора. Надо же, а никто и не думал, что этот бедолага выкарабкается.

Кругленький ощупал книгу и вспомнил, что ее непременно надо вернуть полковнику в целости и сохранности. Но сначала дочитать до конца. Интересная книга, правильная. Постепенно вспомнилось и остальное: непонятно пугающий проулок, быстрые шаги за спиной и невозможно долгое, умело растянутое нападавшими – для пущего удовольствия – избиение.

Где-то рядом послышался то ли вздох, то ли стон. Скосив, насколько это было возможно, глаз, Кругленький обнаружил, что в палате он не один. На соседней кровати, отделенной цветастой ширмой, сейчас почти не раздвинутой, шевелилась запеленутая в бинты масса. Коле стало интересно, как выглядит он. И вообще, на месте ли ноги, кроме боли ниже пояса, он не чувствовал ничего. Но глаз от напряжения снова заволокло слезой. Коля опустил веко, весящее, казалось, не меньше пуда, и провалился в дрему.

Очнулся он от звука осторожных шагов и тихих голосов. На этот раз Коля сразу вспомнил и про больницу, и про добрую нянечку, назвавшую его полузабытым словом «сынок» – он уже и не помнил, когда в последний раз слышал такое обращение в свой адрес, – и про полковника, которого он так глупо подвел.

Прислушиваясь к шагам, Кругленький подумал, что это, наверное, баба Надя привела обещанного доктора. Но звуки слышались откуда-то со стороны кровати соседа по несчастью.

– Вроде этот, – тихо сказал один голос.

– А ты получше посмотри, – проворчал другой, – лично я его вообще в глаза не видел.

Первый оправдывался.

– Да как тут посмотришь? Они же оба, как мумии, запеленуты. Слушай, Ерема, а давай обоих, а? Все равно же следов не останется. Сердце не выдержало, и – адью, красотка.

– Сразу у двоих? Ты, Костик, и вправду идиот редкостный. Редькина надо было сюда приволочь, вот мне радости за вами дерьмо убирать!