На гребне войны

– Когда боцман с Агды, я верно говорю, – вмешался Палермо, – она вообще никуда не смотрит. Итальянцы понимают в этом толк…

– Да ни хрена вы Агды, семь ветров вам в задницу, не знаете! – издал вопль боцман. – Это у нее такой имидж – дикую чукчу изображать. Этого от нее требуют разные там козлы, которых в детстве мама уронила.

– А все же, – не умолкал Дудник, – познакомь с дамочкой! Надену срок с шевроном, мицу с вышитым крабом, ботинки с отрезанным рантом и пойду до «Куражу», – с веселой издевкой запел он, – ботиночки с титановой подковкой, я не простой моряк, я за собой слежу.

Раздался ярый хохот.

– Сашка сочинил, – прокричал, перекрывая всеобщий смех, Дудник.

– Ну ничего, я завтра леера проверю, – угрожающе свел на переносице брови Череватенко, – мало не покажется, забодай вас Нептун!

Чтобы принять первую дозу, все ждали капитана. Наконец он появился. Шумное веселье сбавило свои обороты. Команда воззрилась на кэпа. Он сел, обвел всех спокойным взглядом, как бы удостоверяясь, что все на месте, и кивнул, взявшись за свою кружку.

– Ну, морячки, давайте вздрогнем! – поднял кружку Дед, как называли на корабле главного механика.

– И то дело! – горячо поддержал Череватенко.

– За Агды! – не унимался Дудник.

– Я ей передам, она проверит на тебе свой хлыст! – засмеялся боцман, не терпящий, когда кто-либо из команды при всех заговаривал о его нежной привязанности к бордельной громиле.

– Нет, я слишком… как это… – подыскивал слова Дудник, – стар, что ли, для нее. Говорят, она любит мальчиков.

Он со значением покосился на Сашку и Лешку.

– Ты, мать твою в три оборота, намекаешь на то, что я юнга безусый? – раскипятился Череватенко.

– Остынь, Червь, – улыбнулся Рокотов, – Дудка просто завидует.

– А чего мне завидовать? – вызывающе усмехнулся Дудник. – Я что, не могу купить себе час в ее чуме?

– Я те куплю, медуза ты лохматая! – завопил боцман. – Я тя вот этими руками за борт скину, вот там и ищи себе русалку!

– Боюсь, что он, – хладнокровно вставил Ивар, – относится к тому виду материи, которая не тонет. Так что лучше его вздернуть под подволоком.

– Набросились на воина! – укоризненно покачал головою Дед. – Он, может, так свой интерес выражает.

– Чур меня, чур, я пока не рехнулся, – засмеялся Дудник, – я девушек лирических люблю, чтоб на берегу ждали, а не мальчиков лупили.

– Агды сказала, – понявший, что просто так Агды в покое не оставят, боцман решил представить ее образ в другой плоскости, придав ее ремеслу таинственную серьезность деятельности Маты Хари, – что Луганов-младший к ней зачастил. Беседует с ней по душам…

– И только? – с лукавой иронией взглянул на боцмана Герман. – А больше они ничем не занимаются?

– Норд-вест тебе в рожу, – опять рассвирепел Череватенко, – колумбовый трепак тебе на шкентель!

– Агды будет нашей Генуей, – делая ударение на «у», пошутил Дудник, имея в виду радиста Палермо, – Березка, Березка, я – Кураж… – изобразил он радиста, шлющего позывные.

Все опять засмеялись, даже Череватенко, раскрасневшийся, мечущий громы и молнии, забыл на миг о своей обиде и разразился хриплым, как штормовой ветер, хохотом.

– Тихо! – подал голос Рокотов. – По-моему, вы хотели выпить. Сколько мне с кружкой в обнимку сидеть? Но вот незадача… – он сделал паузу, – видя, как вы веселитесь, я подумал: может, вы без «доктора» обойдетесь? Вам и так весело.

– Извини, кэп, – расправил нахмуренные брови боцман – после приступа смеха он снова принял неприступно-обиженный вид, – давайте выпьем за ясное утро.

– Ну ты и поэт! – усмехнулся Дудник и почти синхронно с другими осушил свою кружку. – Да, кстати, а черненьких она не любит? – принялся он снова ехидничать.

Мумба улыбнулся ослепительной африканской улыбкой.

– Хва над мальцом издеваться! – воскликнул боцман.

– Ага, хва, да если бы только кто Мумбу нашего просветил насчет того, что вот такие, как ты, на своих линейных кораблях и подводных лодках некогда уничтожили рыболовецкий флот Анголы! Не-ет, не ради идеи марксизма и гребаного ленинизма. А чтобы африканцы наши суда фрахтовали! Чем не мафия, чем не шантаж? – Обычно флегматичный и если и иронизирующий, то с неизменной наплевательской усмешечкой Дудник говорил теперь с непривычным возбуждением.

– Чушь! – боцман грохнул ладонью о стол. – Никого мы не уничтожали.

– Ну, ты у нас знатный марксист, вовек не сознаешься… – пожал плечами Дудник.