40  

– Не туго?

– Нормально.

– Отвернись.

– Зачем? – не поняла я.

– Не задавай лишних вопросов.

Я отвернулась. Через минуту он протягивал мне свою майку.

– Отрывай куски от ткани и обматывай руку. Поняла?

Он разговаривал со мной как с новобранцем на плацу.

– Есть! – отчеканила я. Спорить не хотелось, то ли я выдохлась, то ли ситуация к этому не располагала.

– Сейчас будем завтракать.

Он вскипятил в котелке воду и протянул мне стакан.

– Возьми кофе в моем рюкзаке. Там. На дне.

Я присела на корточки около его рюкзака и сунула в него руку.

– Ты думаешь, нам хватит этой банки? – скептически хмыкнула я. – Ты знаешь, сколько кофе я выпиваю за день? Чашек пять-семь, не меньше.

– Во-первых, так много пить не рекомендую. А во-вторых, будем растягивать наши запасы.

– Ты же едешь в город, можешь купить там еще кофе.

– Я куплю то, что посчитаю нужным и без чего здесь нельзя обойтись. А насчет кофе не уверен.

Подтекст был шит белыми нитками. Дело совсем не в кофе. Купить еще одну банку – не проблема. Дело в принципе. Земцов хочет все определять и контролировать. А покупая мне кофе, тем самым делает как бы уступку. Скоро он будет выделять мне порции еды, как в коммунистической Корее – сто граммов риса на день. И будь счастлив, дорогой товарищ, что я не уморил тебя голодом.

– Я думаю, что пока я сама могу определять, что мне есть и сколько. И о своем здоровье тоже позабочусь сама, – закипая, сказала я.

– Давай банку.

Я кинула ему кофе. Он поймал банку на лету одной рукой.

– Бери кружки. Ты сколько пьешь ложек?

– Мы же экономим, – съязвила я. – Ну, две.

Он положил две ложки в мою кружку. В свою – одну. Потом налил в кружки кипятка.

Знакомый аромат кофе защекотал ноздри. Он был таким привычным, родным. Каждое утро я пила кофе перед выходом на работу. Потом пила его у себя в кабинете…

Я сидела обхватив кружку руками и опустив голову. Неожиданно защипало глаза.

Я не заметила, как Андрей присел на корточки рядом и взял меня за подбородок.

– Пусти!

– Плачешь?

– Нет.

– Я же вижу.

– Ну хорошо. Да, да, да. Я сижу и реву. И что?

Я ожидала, что он опять обрушится на меня с упреками. Андрей Земцов, безукоризненный человек-машина, который ничего не забывает и обо всем помнит, все знает и поступает всегда правильно… Но ничего подобного не произошло.

Он взял кружку из моих рук и прижал меня к себе. Я вздохнула, неожиданно почувствовав такое странное расслабляющее чувство уюта и покоя, что даже испугалась. Неужели совсем размякла? Мне захотелось уткнуться ему в грудь и разреветься. Но это последнее, что я могу себе позволить. Минута слабости пройдет, а я буду потом казнить себя. Земцов не тот человек, с которым можно выглядеть слабой. Он не забудет этого и при первой же возможности подколет меня.

Я сглотнула и задержала дыхание. Но как же от него пахло! Терпко с легкой кислинкой. Настоящий мужской запах. Такими уверенными и сильными были его объятия, что я ощутила растерянность и замерла. Какое-то время мы молчали. Я слышала, как гулко и близко бьется его сердце и как в унисон колотится мое.

– Не надо расстраиваться, – сказал он хриплым голосом. – Все будет хорошо.

– Надеюсь, – сказала я с легким смешком, – больше мне ничего и не остается.

Он разомкнул объятия и встал, повернувшись ко мне спиной.

– Мне пора выходить. А то потеряю слишком много времени.

– А кофе?

– Сейчас допью.

Он достал из своего рюкзака галеты и быстро съел несколько штук. Потом залпом выпил кофе, как будто хотел поскорее уйти. Он умылся, зачерпывая растопленную воду из бочки в кружку и поливая на ладонь. Потом энергично вытер лицо полотенцем, которое достал из рюкзака.

– Буду к вечеру.

– Звони.

– Если связь будет работать. У тебя сотовый не разрядился?

– Пока нет.

Он говорил со мной, опустив голову и не встречаясь глазами.

– Пока! – Он взмахнул рукой.

– Пока, – прошептала я.

Я умылась холодной водой, отчего у меня защипало лицо, вынула из рюкзака Андрея свой пакет с вещами, взяла из него зубную пасту и почистила зубы, аккуратно выдавливая пасту из тюбика и стараясь расходовать воды из бочки как можно меньше. Затем вытерлась своим маленьким ярко-салатовым полотенцем и повесила его на край стола – сохнуть.

Итак, я осталась одна. Меня обступила абсолютная тишина. Дома, когда я оставалась одна, то сразу включала телевизор или музыку. Тишина действовала мне на нервы. Всю жизнь я не любила двух вещей: тишины и одиночества. И всю жизнь они настигали меня. Даже если я бежала от них со всех ног.

  40  
×
×