Венецианская блудница

Лючия почувствовала, как у нее пересохло горло. О боже, она не стоит этого человека, не стоит своей безвинной сестры, она не стоит даже Лоренцо, который тоже утратил власть над собою и кричит во весь голос:

– Вы что, хотите сказать, что имя этой женщины – Александрина? Чушь, чепуха, а вы просто безумец, что упорствуете в своем заблуждении, и я безумец, что слушаю вас.

– Нет, – тихо сказал князь Андрей, лицо которого было лицом совершенно отчаявшегося человека. – Вы безумец как раз потому, что не слышите того, что я вам говорю!

– Отчего же! – сощурился Лоренцо. – Я слышу! Я все слышу и понимаю. Только я ведь читал письмо Фессалоне – в отличие от вас. И я прекрасно понимаю, как было дело. Эта красавица, – новое движение подбородком в сторону Лючии, на сей раз до глубины души пренебрежительное, – побочная дочь вашего знакомого principe, Серджио Казаринофф. Ее воспитал величайший пройдоха на свете, Бартоломео Фессалоне, и вышколил как надо. Когда сложилась опасная ситуация, Лючия улепетнула в Россию, назвавшись дивным именем – Александрина. И там успела быстренько обвести вас вокруг пальца, на который вы ей необдуманно надели венчальное кольцо. И тут ее настиг мой Чезаре. Дама приняла перемену фронта и вела себя со мной тише воды, ниже травы, так что даже я поверил в чудеса и едва не предложил ей руку и сердце. Если вам удалось иметь ее в своей постели, вы знаете, что она обладает даром так разогреть мужчину, что у него волосы дыбом встанут, а не только…

Бац! Новая пощечина, и новая пощечина в ответ, и синее и черное сцепились и покатились по полу, ударяясь о мебель и оглашая воздух проклятиями.

– Синьоры! О Porca Madonna, porca miseria! – взвизгнул Чезаре, падая на них сверху.

Как ни была ошеломлена всем происходящим Лючия, она не могла не изумиться силе и проворству, с которыми Чезаре смог разнять два тела, неистово машущих кулаками.

– Синьоры! Вы же благородные господа! Да неужели вы не способны закончить разговор, ежеминутно не кидаясь друг на друга, словно два пьяных баркайоли?! – возопил он своим гнусавым голосом, который от волнения и возмущения даже сделался менее противным. – Придите в себя! Устыдитесь! Выпейте, ради слез Христовых, этого вина – и охладитесь немного! Пусть ваши тела и души придут в согласие с разумом!

И, причитая таким образом, он наполнил вином из серебряного чеканного кувшина два золотых литых бокала и чуть не силком сунул в руки противников – растрепанным, еще пышущим жаром боя и не отрывающим друг от друга ненавидящих глаз.

Князь Андрей схватил бокал не глядя и осушил залпом. Лоренцо же брякнул свой на стол так, что вино слегка выплеснулось.

– Не хочу сейчас этого. Оно слишком сладкое. Подай фалернского.

Чезаре без звука достал из поставца другой кувшин, тоже очень красивый, но гораздо проще первого, и другой бокал. Налил.

Лоренцо выпил и отер пот со лба:

– И впрямь легче стало! А вам, любезный враг мой?

Князь Андрей кивнул, и вдруг, словно ноги у него подкосились, сел в широкое, разлапистое кресло.

– Ага, замотал я вас! – злорадно усмехнулся Лоренцо. – Но погодите – то ли еще будет. А пока – отдыхайте, отдыхайте, набирайтесь сил! – кивнул он милостиво – и вдруг хлопнул себя по лбу: – Однако хороши же мы оба! Невежи! Да и ты, Чезаре! Даме-то мы не предложили освежиться! Лючия… ах, почему вас в самом деле не зовут Александрина! Kакое вино вам больше по вкусу? Cладкое, как поцелуй, или горькое, как печаль?

Она не могла шевельнуть пересохшими губами, чтобы ответить. Просто подошла к столу, схватила золотой бокал, небрежно отставленный Лоренцо, и торопливо, захлебываясь, выпила до дна свою сладкую, медленную смерть.

35

Всем сестрам по серьгам

И сразу вдруг стало так хорошо, так спокойно! Уже не надо будет ничего мудрить, ничего не надо будет врать! Времени осталось чуть-чуть! Не мучить больше ни себя, ни Андрея – все открыть ему и умереть в его объятиях…

Блаженно закружилась голова, и Лючия, покачнувшись, схватилась за край стола. Лицо Андрея то приближалось, то удалялось, но она усилием остановила легкое головокружение, и улыбка, нежная улыбка, исполненная любви, от которой заходится сердце мужчины, коему она предназначена, расцвела на ее устах.

– Прости меня, – сказала она, и слезы такого острого счастья навернулись вдруг на глаза, что Лючия принуждена была на мгновение замолчать. – Я все это сделала из-за любви к тебе. Я так тебя люблю!