Твой враг во тьме

В затуманенной Лёлиной голове что-то проплыло, какое-то неясное воспоминание.

Чей-то отдаленный голос:

– Попомнишь нас, морда кавказская. Мало вас наши… – Потом грохот, похожий на выстрелы, и опять голоса: – Просил же его – не надо так говорить. Я этого не люблю.

– Может, хоть забросаем их получше?

– Ничего, пусть сгниют, псы паршивые…

Да, точно, доктор прав: Асан кого-то убил по дороге, каких-то людей, раньше помогавших ему. Надо сказать доктору… Надо сказать!

Лёля шевельнула горькими от желчи, пересохшими губами, но даже от этого невинного усилия внутри опять заклубилась тошнота, руки и виски стали ледяными.

Нет, лучше лежать и не двигаться, пока не станет легче. Сказать можно и потом, доктор все равно не даст Асану спуску. Доктор заступился за нее, наверное, он хороший человек, во всяком случае, лучше этого Асана!

Лёля услышала, как доктор тяжело, по-стариковски, вздохнул – и вдруг потянул покрывало с ее груди. По прохладе, овеявшей тело, поняла, что на ней нет ничего, вообще никакой одежды. Слабо дрогнув руками, попыталась прикрыться, но не смогла одолеть тяжести, которой вдруг налилось тело.

– Не дергайся, не трону, – буркнул доктор. Голос его теперь звучал устало. – Я еще не настолько спятил. Хотя, надо сказать, голос плоти звучит властно!

Послышалось шуршание, а потом Лёлиной ладони коснулось что-то теплое, но как бы резиновое.

– О-ох… – выдохнул доктор. – Вот же черт… н-ну… До смерти охота перепихнуться с этой куклой! Нельзя, Буян, стоять! В смысле – висеть! Сам не пойму, почему я так возбуждаюсь после стычек с Асаном. Может, я маньяк какой-нибудь? Может, пылаю к нему глубоко скрытой гомосексуальной страстью?

Он взял руку Лёли и попытался сжать ее слабые пальцы вокруг «резинового» предмета. Прерывисто вздохнул, потерпев неудачу.

– Надо попытаться как-нибудь вызвать Асана на драку: может, удастся все-таки кончить в процессе? Вот это, я бы сказал, будет крайнее проявление интернационализма: кончить в тот момент, когда кавказская морда бьет твою русскую морду! Что, между прочим, сейчас и происходит со всей страной: нас бьют по морде, а мы делаем под себя от удовольствия!

Доктор хихикнул, и неприятный предмет исчез из ладони. Опять зашелестела одежда, а потом Лёля почувствовала шершавое прикосновение простыни к телу.

– Ладно, отсыпайся, – проворчал доктор. – Знаю, что ты слышишь каждое слово, так что запомни: все, что сейчас было, – только твой сон. Бред, бредятина. У тебя давно не было мужика, нестерпимо захотелось потрахаться – с кем попало, хоть бы и с незнакомым доктором! – вот и родились такие горячечные видения. А когда откроешь глазки, поймешь, что ничего не было! Кстати, проснешься – первым делом съешь все, что в этих термосах. И выпей хлористый кальций – столовую ложку после еды. – Он побулькал чем-то. – Вот здесь будет стоять бутылочка, и если я увижу, что ты ни к чему не прикоснулась… смотри, как бы твои бредовые видения не стали еще бредовей!

Зашаркали шаги, потом хлопнула дверь.

Лёля лежала не шелохнувшись. Она чувствовала: доктор не ушел, он стоит за дверью, подслушивает. Может быть, даже наблюдает в какой-нибудь «глазок».

Наконец всем своим напряженным существом, обратившимся в слух, Лёля уловила легкий отдаляющийся шелест. Уходит… ушел!

Приподняла с усилием веки, повернула голову. Точно – на двери «глазок». И десяток таких же «глазков» на потолке. Только кажется, будто это лампочки: на самом деле чужие глаза, глаза, глаза!

Кто наблюдает за ней? Зачем она здесь? И где – здесь?

Или и впрямь она еще в больнице, а вокруг – та жуткая галлюцинация, которую Лёля испытывала после укола, когда привиделось, будто ее замуровали в египетской пирамиде? Она слышала, как с отчетливым, крахмальным скрежетом вокруг нее с необычайной быстротой вырастают красные кирпичные стены…

Но ведь красные!.. А здесь все бело. Да где же она?!

Самурай. Лето, 1997

Некоторое время ехали молча. Македонский, насколько успел узнать Самурай, вообще был не говорлив. «А об чем говорить?» – как выразился тот Филя. Самурай думал… а вот подумать ему было «об чем»!

– Расслабься, – бросил вдруг Македонский, словно бы прочитав эти его тайные мысли. – Мне ничего такого насчет тебя сказано не было. Тебе, как я понял, тоже?

– Откуда знаешь?

– Ну, милый! – развел руками Македонский. – Не первый год замужем! Разве не понял, почему я не поехал на лифте, а спустился пешочком?