Твой враг во тьме

– Садись, – говорит.

Лёлька села рядом, сумку в ноги бросила. И за всю дорогу хоть бы слово сказала – сидела мрачная-мрачная!

Ну, Мордюков тоже не лез с разговорами. Больно надо! Он продолжал бы путь в приятном и ровном состоянии духа, когда бы не точило беспокойство: отдаст ли усатый остатние денежки? Или жаба его давить станет? Ох уж эта жаба-жадность, она человека вообще способна насмерть задушить, не то что заставить зажать какие-нибудь несчастные полкуска! Что бы такое придумать, чтоб уж наверняка заставить его раскошелиться? Может, заблокировать изнутри дверцы и крикнуть: не откроюсь, мол, и невесту твою не отдам, покуда не шваркнешь денежки на бочку!

А что? Мыслишка на славу! Ведь тыща за такое дело не предел, совсем не предел!

Мордюков даже хихикнул, представив, как ладненько все может устроиться. Единственное, что могло помешать, это сама Лёлька. А ну как не захочет она взаперти сидеть и смотреть, как дачный сосед ее будущий семейный бюджет в свой карман перекачивает? Еще рожу исцарапает, вон когти какие отрастила, сразу видно, белоручка, не то что Жанночка…

Но когда Мордюков, проехав Окский, увидел слева угольно-черного бегемота неизвестной марки, то подумал: еще неизвестно, кому Лёлечка своими когтищами морду полосовать будет. Что-то не запрыгала она от радости, увидев своего усатого. Вот же деревяшка бесчувственная, а джигит из-за нее…

– Встречай милого дружка, – хмыкнул Мордюков, перегибаясь через ее джинсовые коленки и открывая дверцу. Сама Лёлька сидела как в гостях, тупо озираясь.

Открыл, значит, Мордюков дверцу и ждет, когда с ним расплатятся. И переживает: а вдруг?..

И вдруг…

– Выйти всем! – сказал усатый, и в его руке Мордюков увидел… увидел вовсе даже не деньги, а пистолет.

Тут его что-то ткнуло в левый бок. Повернулся – о господи, царица небесная! Еще один мужик стоит, и с таким же пистолетом!

Мордюкова прошиб холодный пот. Ах же вы, гады, подумал он, ах же сволочи! Это все из-за такой ерундовины, как несчастные полкуска?! Да, друг Вова, заработал ты и на доски, и на шифер, и на самосвал песку из этого самого карьера… Ни хрена этот усатый не доплатит, еще и задаток заберет, а может, и то, что за малину наторговано.

Мордюков просто-таки прирос к сиденью, а Лёлька между тем начала выбираться наружу. Ну, Мордюкову не до нее было: смотрел на ствол, на него направленный, и думал, настоящий он или нет. Что это боевое оружие, и в мыслях не было. На худой конец, газовик или пневматика. А то и вовсе пластмассовый пугач для простофиль. Да… задавила-таки их жаба, как он и думал!

– Выходи, козел, – сказал напарник усатого, и Мордюков зашевелился.

Ну, точно. Сейчас накостыляют по шеям, машину обчистят, а самих поминай как звали. Еще спасибо скажешь, если «Ниву» не угонят. И, главное дело, Мордюков сам, как дурак, свернул на этот пустынный спуск! В двадцати метрах шоссе свистит, рядом два поселка, Окский и Доскино, а поди ж ты!.. Да нет, не настоящее у них оружие, у джигитов этих, не может оно настоящим быть, и хорош же он будет дурак, если все свое нажитое профукает из-за пластмассовой игрушки…

Тут его что-то толкнуло. Откинулся… Рожа какая-то смотрела сверху – бурая, обвислая, бородавчатая. Она повалила Мордюкова и налегла сверху, на грудь, неодолимой тяжестью. Чудилось, будто камень или плита могильная на него давит! И рожа все ближе, ближе… холодная, осклизлая…

«Жаба! – подумал Мордюков. – Рожа-то жабья!»

А больше он ничего не успел подумать.

Лёля. Октябрь, 1998

На исходе октября прошлого года, когда внезапно ударил мороз, Лёля стояла у окна, глядя на остатки желтых, дрожащих на ветру листьев. Вороны возмущенно носились над крышей соседнего дома, гвалтом выражая свой протест против злорадной ухмылки природы. Нет, ну в самом деле: еще вчера стоял великолепный, сияющий, теплый день вернувшегося бабьего лета, а сегодня воцарилась «глухая пора листопада», и сине-золотое сияние осени растаяло пред грозным обликом зимы, как дым…

Вот именно как дым, Лёля воочию видела этот дым. Он клубом поднялся к окну и был в клочья разорван порывами ветра. Тут же они радостно набросились на новую поживу, будто голодные птицы на ломоть хлеба, и до Лёли как-то вдруг дошло, что дым этот отнюдь не метафорический, а очень даже реальный!

Что характерно, именно такой вот белый, тягучий, жуткий дым она видела сегодня во сне. Это был стопроцентный кошмар: Лёля сидела, забившись в уголок, и изо всех щелей на нее наплывали струи дыма, а она никак не могла вспомнить, по какому номеру звонить в пожарную охрану. Наконец вспомнила, долго-долго искала по квартире телефон. А когда нашла, позвонила, и тут ее отматерил полупьяный мужской голос…