62  

– Слушаю вас, – промолвил охранник, сдвигая непроницаемый щиток с окошечка. Если бы Самурай захотел выстрелить, толку вышло бы мало: окошко забрано бронированным стеклом, а слышимость оставалась хорошей благодаря переговорному устройству.

Самурай и не собирался стрелять. Главное, что теперь он мог видеть не только лицо охранника, но и край пульта. В верхнем ряду все лампочки светились призрачным синеватым светом. Это означало, что сигнализация в кабинете шефа включена – то есть кабинет заперт снаружи, а стало быть, пуст.

В принципе теперь Самурай вполне мог повернуться и уйти, однако это навело бы охранника на подозрения. Еще за телефон схватится, чего доброго, трезвон поднимет. Поэтому Самурай спокойно спросил:

– Конверт для меня не оставляли?

Вопрос был дурацким, конечно, но сейчас Самураю как-то ничего другого в голову не взошло. Оставалось надеяться только на служебную дисциплину. Даже если охранник будет умирать от изумления, он не станет допытываться у сотрудника первого отдела, какой конверт и кто должен ему оставить.

Так и вышло – парень молча покачал головой.

Самурай шагнул назад, в темноту. Вряд ли охранник сочтет его ночное появление чем-то из ряда вон выходящим: ведь в «Нимб ЛТД» не существовало понятия «нормированный рабочий день». Тем более – для первого отдела. Само собой, в дневнике дежурств появится соответствующая запись, которую утром, при смене, прочтет начальник караула. Тогда может начаться немалый шорох… Но тоже только в том случае, если начальник караула посвящен в игры шефа. Даже если и да, это не играло роли, потому что утром Самурай намерен был оказаться уже за пределами Москвы.

Конечно, всякое может быть… Вот ведь не далее как несколько часов назад он давал себе слово никогда не возвращаться в этот город. Но вернулся все-таки. И до сих пор сомневался: а стоило ли? Не лучше ли было остаться на пепелище его жизни и там умереть, подобно псу, который умирает на могиле хозяина?


…Самым страшным было то, что в накрывшем его, будто атомный гриб, несчастье не найти ничьей вины. Даже тот мальчишка, который, судя по сбивчивым рассказам соседей, заставил его детей идти в гараж, погиб вместе с ними! Да хоть бы и выжил – не сводить же счеты с ребенком. Он ведь был не более чем орудием судьбы Николая Семибратова, Самурая, – орудием ополчившейся на него судьбы.

Раньше Самураю нравилось видеть лицо смерти, когда она внимательно заглядывает в глаза обреченным. Теперь ее лицо увидели те, кого он любил больше всего на свете… теперь трудно было не вспомнить прописную истину: каждому, мол, воздастся по делам его. Нет, нет, неправда все это! Что успели натворить его мальчишки, одному пять лет, другому шесть, что им воздалось столь чудовищно? А неродившийся ребенок? А сама Ася, которая в жизни никому не причинила зла?

Или он, Самурай, столь значимая фигура на шахматной доске судьбы, что ради него, ради его наказания, сметаются с поля все прочие фигуры – пешки, с точки зрения обезумевшего игрока? Еще сегодня утром он воспринял бы эту мысль как должное. А теперь просто должен был воспринять ее именно так – ибо ничего иного ему не оставалось. Но все-таки – какова конечная цель? Заставить его осознанно сойти с той самой доски? Раздавить и уничтожить? Дать понять, что слишком много он возомнил о себе, когда присвоил обязанности ангела смерти?

Хорошо, пусть так. Самурай всегда верил в судьбу, именно поэтому ему было легко убивать людей. Он смутно надеялся, что это и есть его предназначение, и старался исполнять свою задачу как можно лучше. Но разве справедливо – чтобы за хорошую работу карать? Ладно, ему не нужно наград судьбы, не нужно поощрений в небесных приказах, – но за что же все случившееся?.. А главное, им-то, Асе, детям, Асиной матери, – за что?!

Почему он не застрелился на крыльце своего заколоченного дома, на глазах соседей? Ведь в тот миг единственное, чего ему хотелось, – перестать жить. И, похоже, никого не удивил бы этот поступок. Похоже, от него чего-то в этом роде и ждали! Ведь с точки зрения этих людей, ведущих простой, незамысловатый и совершенно бессмысленный, по мнению Самурая, образ жизни, именно так он должен был поступить. Если бы он, мужчина, глава семьи, жил вместе со своей семьей, следил бы за детьми, заботился о жене, ничего не случилось бы! Значит, он виноват. И если так уж хотелось отомстить виновному в этом несчастье, значит, он должен был отомстить прежде всего себе. Себе, а не кому-то другому!

  62  
×
×