Русский вор

– Произвожу осмотр вещей, – спокойно ответил он, с насмешкой взглянув на Полунина.

– Чего здесь осматривать? – возмущенно ответил Владимир. – Я только на зону прибыл, у меня все вещи в карман умещаются.

Оба смотрели друг на друга с нескрываемой ненавистью. Шевчук вдруг поддел дубинкой подбородок Владимира, слегка потянув его на себя, и тихо произнес:

– Что, пес? Взбрыкнуть хочешь… Ну давай, давай, попробуй. Посмотрим, что из этого получится.

Владимир понял, что Шевчук только и ждет этого момента, и, собрав последние силы и терпение, сдержался, промолчав в ответ.

– Вот так, – удовлетворенно произнес Шевчук. – Тебе, как вновь поступившему, надо сразу напомнить, кто ты есть здесь, на зоне. Кусок дерьма собачьего! Будешь ерепениться, я тебя сапогом по земле размажу.

Он замолчал, наблюдая за реакцией Полунина. Тот ничего не ответил, продолжая со злостью смотреть на прапорщика.

– Но если ты этого не понял, то тебе же хуже, – заключил Шевчук.

Он развернулся и не спеша пошел к выходу в сопровождении троих своих коллег.

Полунин еще некоторое время молча стоял без движения, затем, опустившись на корточки, стал собирать свои вещи, разбросанные в проходе.

Сосед по койке, Паша Курдюмов, тот самый, что был дневальным в день прибытия Полунина на зону, подошел к нему и, усмехаясь, произнес:

– Да, Вова, Шевчук тебя отметил, ты теперь у него в черном списке «воспитуемых». А воспитатель он еще тот, все жилы вытащит, пока ты сам перед ним не нагнешься.

Либерзон с грустью добавил:

– Терпите, Володя, – это единственное, что вам остается. Когда-нибудь ему это надоест и он отстанет, переключившись на других… В противном же случае мне вас искренне жаль.

* * *

Слова Либерзона скоро подтвердились. Шевчук преследовал Полунина с прилежностью садиста. Каждое свое дежурство он приходил с проверкой в барак, где жил Полунин, сразу же направлялся прямо к его нарам и по полной программе производил там шмон.

Владимир не выдержал и сорвался уже на третью проверку, когда Шевчук рассыпал по полу печенье, присланное матерью в посылке.

Полунин сорвался и заорал Шевчуку прямо в лицо:

– Сука ты, понял, гнида поганая!

Буквально через час его уже отвели в карцер. Он получил десять суток за оскорбление должностного лица.

Просидев в бетонном неотапливаемом полуподвальном помещении десять суток, Владимир вернулся в свой барак простуженный, с высокой температурой.

Однако Шевчук, дежурство которого было на следующий день, не дал ему обратиться к врачу и погнал на биржу вместе со всеми заключенными. При этом он проследил, чтобы у Владимира не было передышек, которые позволили бы ему перевести дух и хоть как-то прийти в себя.

Работавшие вместе с Володей зэки, видя происходящее, как могли, помогали ему. Владимир еле добрался до своей койки, теряя сознание от высокой температуры.

Либерзон, сварив чифирь в кружке, заставил Владимира сделать несколько глотков.

– Пейте, Володя, пейте. Гадость, конечно, ужасная, но все же это самое доступное и эффективное для зэков лекарство.

Он помедлил и добавил еще:

– Набирайтесь, Вова, терпения. Отсюда можно и нужно выбраться живым.

Полунин не слышал его. Отпив из кружки чифиря, он вернул его Изе и, накрывшись одеялом, уснул мертвым сном.

Либерзон слабо верил в то, что у Полунина хватит сил выдержать такие испытания, как «пресс» Шевчука. Он думал, что Владимир рано или поздно сорвется по-настоящему и тогда это может закончиться для него очень плохо.

Все, чего так боялся Либерзон, произошло через десять дней, причем косвенно виноватым в случившемся событии оказался сам Изя.

Был обычный будничный вечер, когда зэки уже вернулись с работы на бирже. Полунин, только что выздоровевший и ставший себя нормально чувствовать, залег на нарах со стареньким журнальчиком «Огонек», который он позаимствовал у Паши Курдюмова.

Изя вернулся с работы чуть позже. Он работал в конторе с документами, занимаясь учетом, нормированием, отчетностью и всяческими прочими бумажками, без которых, как известно, социализм просто невозможен.

Либерзон не был бригадиром, но он был умный человек и опытный работник, хорошо разбирающийся в бухгалтерии. В его функции входило в конце дня оформить табеля учета рабочего времени и сдать их в администрацию. Поэтому он задерживался на работе чуть дольше других заключенных. На сей раз Изя вернулся угрюмым и немногословным. Владимир знал, что на зоне появилось несколько отказников – заключенных, отказывающихся от работы и выдвигающих при этом еще и требования к администрации. Все они были сидельцами со стажем, авторитетными в своей среде.