Последняя женская глупость

– А потом я позвонила в Хабаровск, – сказала она, когда Григорий поднял глаза от бумаг. – И еще раз уточнила, когда именно тетя Лида отправляла мне письмо. Вышло, что я в то время в Минске была, в командировке. И тебя просила почту брать, помнишь? Ты письмо получил и вскрыл его.

– Да, все так, – спокойно ответил Григорий. – Ну и что? Ну и что?! Какая мне разница, чья ты дочь? То есть, конечно, очень даже неплохо, что так все выходит, однако я же на тебе все равно жениться хотел, мы об этом столько раз мечтали, помнишь?

– Конечно, помню. А еще помню, как ты много раз говорил: моя женщина должна быть только моя. И как я ни люблю тебя, как ты мне ни дорога, если я только узнаю, что ты мне изменила, если я получу конкретные доказательства этого… я расстанусь с тобой в ту же минуту.

Григорий быстро взглянул на нее, но ничего не сказал.

– И вот ты получил конкретные доказательства… – Римма усмехнулась. – Конкретные и весомые. Не знаю, кто тебя ими обеспечил. Не хочется думать, что ты подстроил все это сам…

– Нет! Это не я, – хрипло сказал Григорий.

– Верю, – ответила Римма. Она действительно верила ему. Чувствовала, что не врет. Наверное, изнурение плоти и сердечные муки обостряют духовное чутье. Чем, к примеру, и пользовались всякие там подвижники. Праведники… Но вот и грешница сподобилась прозрения!

– Я сначала хотела встретиться с этим человеком, который там со мной, на фотографиях, и спросить его, кому он меня так гнусно продал, но сил не нашла. Уж очень все это противно. Да и зачем кого-то винить? Он меня насильно в постель не тащил. Я сама хотела. Правда, еще вопрос, ради чего я этого хотела, но этот вопрос так и останется без ответа, ладно?

– Римма… – начал было Бронников, но она протестующе вскинула ладонь:

– Ничего не говори. Что ты можешь сказать? Получив эти фотографии, ты должен был выгнать меня вон, несмотря на всю нашу великую любовь, но вместо этого потащил в загс. А ведь ты знал еще и про Никиту. Но все-таки хотел как можно скорее закрепить меня за собой. Не потому, что боялся потерять меня. Ты боялся потерять… шахматы!

Григорий вскинул голову, словно получил удар в подбородок.

Постоял, не говоря ни слова. Потом перевел дыхание и начал ходить по комнате.

Он всегда ходил туда-сюда, когда хотел побыстрее успокоиться. И Римма просто-таки физически чувствовала, как спокойствие и трезвомыслие вновь возвращаются к нему. Сейчас он заговорит… Но ни слова больше слышать от него она не желала.

Выставила вперед пульт. Засветился экран телевизора, заработал видеомагнитофон.

…Никита Дымов, сияющий, смеющийся, с микрофоном в руках, сидел на высоком табурете, стоявшем посреди сцены, и, оплетя его ножки своими длинными ногами, пел, дергаясь из стороны в сторону:

• О луна, моя луна!
• Я совсем, как ты, одна…
• Сверху радостна,
• А в сердце – серый лед!

Повторил, завывая трагически:

• Сверху радостна,
• А в сердце…

Оборвал себя, нахмурился:

– Ну да, я понимаю, сверху ей радостно, а каково тому, кто внизу? Серый лед? Ну-ну…

Все вокруг так и покатились со смеху. Рыжая красавица, стоявшая рядом, правда, осуждающе простонала: «Никитка! Вечно ты что-нибудь этакое…» – но потом начала хохотать громче всех.

Римма просматривала эту запись столько раз, что каждый звук, каждый кадр знала наизусть. Но сейчас смотрела на экран, почти ничего не видя и не слыша. Всем сердцем, всем существом своим молила Григория, чтобы он не выдержал, чтобы разъярился, чтобы возненавидел ее, чтобы помог ей…

Помог уйти…

Ждала этого. А дождалась только стука захлопнувшейся двери.

Григорий ушел. Римма пожала плечами, услышав, что его «БМВ» стремительно отъехал от дома. Ну что ж, придется рассчитывать только на себя.

Встала, бездумно переложила с места на место листочки рукописи, которую взяла с собой из издательства. Встряхнула ручку – чернил в ней осталось уже мало, ведь не для того она была предназначена! – и отчеркнула абзац, который недавно заставил ее расплакаться.

Но сейчас плакать не имело смысла. Надо сделать дело. Это последнее дело…

Александр Бергер

1 декабря 2001 года. Соложенка

Значит, так. Она взяла заранее привезенный из города «вальтер», вышла в сад и, убедившись, что соседка дома и выстрела никто не услышит, прижала дуло к мокрой земле и нажала на спуск. Теперь никто не усомнится, что из этого пистолета стреляли, причем совсем недавно. Дуло она вытерла, а вот о том, что земля попадет в ствол, не подумала. Или сочла неважным. Подобрала гильзу и бросила ее около кресла. Посмотрела на часы и вспомнила, что в семь придет соседка. И ее внук, который так любил разные ручки и карандаши…