Последняя женская глупость

Видно, Машина печаль отразилась на ее лице, потому что докторша вдруг обняла ее за плечи и вот этим воркующим своим голосом проговорила:

– Не горюй, моя хорошая. Все проходит, знаешь ли. И это пройдет. Сейчас тебе тяжело, да ведь жизнь полосатая. Выйдешь из тьмы на свет, ничего, ничего, главное, верь в это!

Она улыбнулась Маше и вышла, оставив молоденькой сестричке записывать остальные анкетные данные будущей мамаши. Сестричка посмотрела на закрывшуюся дверь и сказала таинственным голосом:

– Она же у нас верующая. Ее так и зовут – Вера Ивановна. И всем всегда говорит: верь, верь… А что проку-то? Верь не верь… – Девушка с сожалением вздохнула и велела Маше встать на весы.

С Верой Ивановной они поговорили еще и потом, днем, когда тетя Лида, почему-то безостановочно рыдающая, долго стоявшая под окнами больницы, наконец-то ушла домой, но звонила в приемный покой чуть ли не каждые полчаса, интересуясь, как там Самохвалова, не родила ли еще.

– Тетушка твоя нас всех замаяла, – сказала Вера Ивановна, после обеда входя в предродовую палату и подсаживаясь к Маше. – Что ж она у тебя такая беспокойная? Видать, не рожала ни разу?

– Не-а, – повозила та головой по подушке. – Она не была замужем. Как-то не получилось. Ее жених на фронте погиб, ну а потом она ни в кого не могла влюбиться. И так как-то упустила время…

– Бывает, – кивнула докторша. – Со мной то же самое было. Мой тоже погиб… правда, не на фронте, а утонул. Я его очень сильно любила и думала, что для меня жизнь кончилась. Вообще жить не хотела. Меня имя мое спасло.

– Как это? – спросила Маша, обнаружив, что, когда рядом кто-то что-то рассказывает, значительно легче переносить мучительные спазмы, опоясывающие живот и отдающие в поясницу.

– Да так. Меня Верой почему назвали? Это такая история… Вот слушай. Моего отца в тридцать седьмом году забрали, хотя он участник Гражданской войны был и коммунист. Забрали за то, что он скрыл, что женился на поповской дочери. То есть у мамы моей отец был сельский священник, а тогда же за это… – Докторша усмехнулась и погладила Машин живот: – Смотри, как прыгает там твое дитятко! Очень хочет родиться.

– Рассказывайте, рассказывайте! – вцепилась в ее руку Маша, вся напрягаясь – и медленно расслабляясь, когда схватка прошла.

– Ну и вот. Его отправили в лагерь в Зырянский край. Это теперь называется Коми АССР, а тогда – Зырянский край. Мама писала в разные места, просила дать свидание, и наконец-то ей каким-то чудом позволили. Она накопила продуктов и поехала. А чтобы отцу побольше довезти, она всю дорогу ничего не ела, а только соленую воду пила. Ее мужики-попутчики спрашивают: ты, дескать, бабонька почему не ешь, чем питаешься? Она все отшучивалась: святой верой! Потом они вынудили ее рассказать, что не ест, дабы мужу продуктов привезти, так они ее всю дорогу из своих припасов кормили и еще с собой целый мешок пшена дали и сала. А поезд на тот полустанок, при котором был лагерь отцовский, прибывал поздно ночью. Простилась мама со своими попутчиками и осталась одна. Ни огонька, ни человека, у которого спросить, куда идти. Ни встать, ни лечь, кругом грязюка. Постояла мама, ноги у нее подкашиваются. Думает – а пойду-ка я пешком. А куда, в какую сторону идти – не знает. Нащупала наконец торную дорогу – и отправилась по ней. Вдруг проглянула луна из-за туч, и нагоняет маму какая-то женщина. Одета как все – в какую-то кацавейку и в платочек беленький. Спрашивает, куда, дескать, направляешься. Мама ей – так и так, в лагерь иду. «Да что ты, – говорит та женщина, лагерь совсем в другой стороне. – Пойдем со мной, я тебя провожу, потому что я живу в поселке в двух километрах от этого лагеря, и нам с тобой по пути». Подхватила какую-то самую большую мамину сумку и споро так двинулась вперед. И маме идти легче стало, и вообще веселее на душе сделалось.

Шли они сколько-то времени, а потом женщина говорит: «Ну вот развилка. Там, направо, лагерь, видишь огни? А с другой стороны наш поселок. Тут я с тобой прощаюсь, ты уж дальше и сама дойдешь, здесь два шага!» – «Милая ты моя сестра, – говорит мама, – и не знаю, как тебя благодарить. Скажи, как тебя зовут, за кого бога молить?» – «Вера меня зовут», – отвечает та женщина. – «Ну-ка, – говорит моя матушка, – я за твою доброту тебе хоть сальца дам, того, что мне добрые люди отжалели». – «Что ты, не надобно мне ничего!» – отнекивается та. – «Нет, погоди!» – уговаривает мама и полезла в сумку. А когда подняла голову, рядом с ней никого не было. Она окликнула, позвала – никто не откликнулся. Тогда она собрала свои сумки и пошла дальше в лагерь. А потом, через день или два, стала спрашивать, что за поселок рядом с лагерем, в такой-то стороне. Что ты, говорят ей, отродясь тут никакого поселка не было, ближнее жилье – аж за полустанком. А рядом с нами – никого…