Дуэль на брачном ложе

Дверь отворилась. С головой накрывшись одеялом, Мария сквозь щелочку остановившимися глазами вглядывалась в темноту: барон задул стоявшую у двери свечу, едва вошел. Конечно, зачем ему свет? Он тут знает каждый уголок! Эта мысль наполнила сердце Марии тоской, а мягкий, как шелк, шепот: «Ma belle!» ^[77], достигший ее ушей, заставил глаза наполниться слезами. Можно сколько угодно уповать на темноту, надеяться, что заставишь мужа своей свежестью и нежностью потерять голову и обо всем забыть, все простить, но сейчас-то он пришел не к тебе, и шепчет ласковые слова не тебе, и все тело его в порыве страсти устремлено не к тебе!

Мария как бы обмерла от этого горького прозрения и даже не сразу поняла, что происходит, ощутив на своем теле сильные, горячие руки. Она хотела крикнуть, оттолкнуть оскорбительные, не ей расточаемые ласки, но не смогла пошевелиться. Да какое там! Она и пикнуть не успела, а ее батистовое неглиже оказалось уже сорвано и отброшено; протестующий крик был заглушен жадным ртом, прижавшимся к ее губам, а тело распластано тяжелым мужским телом.

Какие там артишоки! Какие специи! Судя по всему, муж Марии так изголодался по своей любовнице, что не мог дождаться мгновения, когда овладеет ею, и даже не заботился о том, чтобы и она была готова принять его. Впрочем, возможно, что и Николь обыкновенно набрасывалась на него чуть не на пороге.

Значит, этакие неистовые объятия, более похожие на сражения, обоим не в новинку? Как бы то ни было, протестовать или открывать барону глаза у Марии не было ни сил, ни возможности. Да и глупо теперь-то вставать в позу оскорбленной невинности! Ей оставалось лишь пытаться хоть как-то соответствовать своей роли – роли любовницы.

Благословенна тьма! Благословенны тяжелые шторы на окнах! Можно не опасаться быть узнанной, не ждать в тревоге возмущенного, изумленного возгласа – Мария сперва крепко жмурила глаза, а потом открыла их, но не увидела ничего. Чудилось, сам ночной мрак обтекает, обнимает ее, сливается с нею, трепещет под ее горячими ладонями, которые с безудержным, неутолимым любопытством гладили, ласкали, исследовали все изгибы этого сильного тела, не минуя и самых сокровенных уголков. Все эротические знания Марии следовали из недавно прочитанных «Опасных связей» Шодерло де Лакло, однако манящие страницы сейчас оживали и расцвечивались новыми, неожиданными красками.

Внезапная волна взаимного восторга, накатившая на любовников-супругов, заставила их забиться сладострастной дрожью, хрипло шепча слова любви губами, не прерывающими поцелуев, – а потом отбросила измученные, покрытые потом тела на разные края широченной, взбаламученной кровати – и отхлынула, оставив их в полубеспамятстве, задыхающихся и обессиленных.

* * *

Мария ощущала, что улыбка не сходит с ее нацелованных губ. Наверное, настала пора переходить к признаниям? Пожалуй, барон не будет очень суров и к ней, и к себе за то, что не узнал давно знакомого тела любовницы. Мария вспомнила его отповедь наутро после свадьбы насчет вкуса любимых губ и аромата любимого тела – и только плечом повела: как она тогда ревновала к Николь, которая своими навыками первейшей парижской кокотки и медведя из берлоги могла бы поднять! Сейчас же барон, похоже, испытал нечто гораздо более потрясающее – вон, лежит почти бездыханный, изредка сладострастно, блаженно постанывая, переполненный только что испытанным наслаждением.

«Пожалуй, это очень мило и приятно, но мужчины, очевидно, или чувствуют острее, или им достается больше удовольствия», – так оценила Мария свой новый опыт. Однако и впрямь, кажется, пора признаться. Ее клонит в сон, да и барон, верно, вот-вот уснет, сломленный усталостью… Ох, будет сцена, если он проснется утром прежде Марии – и увидит рядом с собой не ту, кого ожидал увидеть!

Надо сказать ему все сейчас же, пока не уснул!..

Ее тонкие пальцы безотчетно ласкали широкие плечи, перевитую мышцами грудь, путаясь в густых завитках волос, – как вдруг неожиданное воспоминание пронзило ее, подобно карающей молнии.

Тем утром в Санкт-Петербурге, в их супружеской спальне, когда Маша еще пребывала в уверенности, что ее обман удался, она, по совету тетушки и матушки, решила искусить спящего мужа своими ласками: собралась с духом и положила ладонь на его юношески гладкую грудь, видную в прорези рубахи… чем это кончилось – известно, но не в том дело. Ведь она тогда единственный раз увидела своего мужа хотя бы полуобнаженным, и… и на его груди не было ни единого волоска, а сейчас вокруг ее пальцев обвивается густая поросль!

---

77 Моя прелесть! (фр.)