Компромат на кардинала

Глаза Теодолинды вновь заблестели, и со словами: «Да вот эти слова, взгляните, я переписала их на всякий случай», – она подала мне четвертушку бумаги, на которой я с волнением прочел:

«…одному могу довериться и тебе одному поручить ту, которая стала супругой моей пред богом, не успев назваться таковой пред людьми. Горько раскаиваюсь, что позволил себе воспользоваться… такова, знать, судьба. Если бы я решился вручить ее твоему попечению, я умер бы счастливым. Как же странно, что ты, пришелец из далекой северной страны, человек, коего я знал всего два каких-то месяца, стал мне ближе, вернее и надежнее отца и брата… всем несет позор и гибель».

– Смысла последней фразы уловить невозможно, – сказала дуэнья. – Однако «пришельцем из далекой северной страны» Серджио мог назвать только вас, только вас одного. И, ожидая смерти (а все говорит о том, что он предчувствовал кончину!), он только вам готов был поручить Антонеллу. Значит, я ошибалась относительно вас.

Я только нетерпеливо кивнул. Слишком много накопилось у меня вопросов, чтобы снова и снова предаваться взаимным словесным реверансам!

– Неужели это было все, что нашел Пьетро среди разорванных рисунков? Должно, должно быть еще!

– Откуда вам это известно? – с изумлением уставилась на меня Теодолинда. – Вы никак не могли узнать об этом, разве что… разве что вы были тем самым человеком, кто забрал клочки письма из тех обрывков, которые сегодня принес домой Пьетро! А синьор Джироламо-то, а синьор-то Джироламо…

– Ну? – спросил я зло. – Что там еще с синьором Джироламо?

– Сегодня он опять побывал у Пьетро. Тот едва сдерживал слезы и показал мне жестокие синяки на запястьях, оставшиеся там, где Джироламо выкручивал ему руки. Первым делом синьор Маскерони просеял все бумаги в поисках исписанных клочков, и, не отыскав их, так и обрушился на Пьетро, обвиняя его в воровстве. Но Пьетро держался неколебимо. Он взял грех на душу и поклялся, что ничего такого среди бумаг не было, а если и было, то он не видел. Второй мешок он и правда не успел проверить, потому что Джироламо явился тотчас после его возвращения от старухи, убиравшей комнаты Серджио и собиравшей обрывки. Ну а то, что он нашел в первом мешке, уже было отдано мне. Впрочем, как Пьетро ни клялся, Джироламо не поверил ему. «Должно быть письмо! – кричал он словно одержимый. – Должно быть!» Почему он так уверен в этом, не понимаю! – пожала плечами Теодолинда.

«В самом деле, – подумал я, – почему неистовый синьор Маскерони так уверен, что письмо было? Не потому ли, что видел его сам?»

Тогда, значит, мои подозрения верны? Джироламо был одним из убийц… думаю, вторым, потому что это как раз в его натуре, которую я успел узнать, понять, почувствовать, несмотря на наше шапочное знакомство. Он необычайно жесток, он не терпит препятствий на пути своем, он вполне мог истыкать ножом уже обескровленный труп: только для того, чтобы утолить свою ярость, свою ревность и зависть к Серджио. Джироламо ненавидел его талант, поэтому, изуродовав мертвое тело, он выплеснул ярость на окровавленные рисунки, порвал их в клочки, разбросал по комнате. Вот тогда-то он и увидел, что некоторые исписаны, однако не придал этому особого значения. Но вернувшись к дону Филиппо, рассказал ему об этом. И этот хитрый, закоренелый грешник мигом смекнул, какая опасность кроется в разрозненных обрывках. А что, если Серджио перед смертью открыл свой грех, написав своего рода последнюю исповедь? Что, если он назвал имена людей, которые стали впоследствии его убийцами? Что, если эти обрывки случайно попадут кому-то в руки?

Отец Филиппо, конечно, не желал никаких неприятных случайностей. Поэтому он спустил с цепи этого свирепого пса – Джироламо – и приказал ему любой ценой раздобыть обрывки, столь неосторожно брошенные им. Однако синьору Маскерони крупно не повезло. Частью письма завладел я, частью – Теодолинда с помощью Пьетро, благослови их господь!

Мне не стоило особого труда уговорить достопочтенную даму показать мне прочие обрывки. Благосклонность Теодолинды простерлась до того, что она усадила меня на кухне за большим столом (самым большим в доме!). И спустя несколько минут я уже раскладывал на выскобленном добела дереве клочья бумаги, покрытые кровавыми пятнами. Их было не так уж много, увы. Очевидно, кое-что все же пропало, а может быть, было настолько испорчено, что кровь размыла чернила, уничтожив последние слова Серджио.