– А у них есть понятие о такой этике? Они не подведут тебя в решающий миг?
– Слишком большие суммы стоят на кону. Для каждого из них – это целое состояние.
– Ну что же, будем уповать на господа нашего, Иисуса Христа.
– Будем уповать на него. Будем верить, что он на нашей стороне.
– Я хочу сказать тебе, Джироламо…
– Не говорите ничего, отец мой. Я знаю все. Я помню все. Слова вашего напутствия, вашей надежды я слышал не раз. Слова гордости, потому что наши мечты сбылись, миссия наша исполнена наконец, – вот что желаю услышать я!
– Я не лягу спать, пока не дождусь твоего звонка. Благослови тебя бог.
– Аминь.
Глава 41
ЭКАР, ИЛИ УКЛОНЕНИЕ
Это был голос Теодолинды, полный невыразимого ужаса. Я метнулся вон из кухни, однако, повинуясь какой-то необъяснимой силе, предчувствию какому-то, вернулся, схватил со стола свою тетрадь и сунул ее за массивный дубовый поставец с посудой. А потом смешал на столе аккуратно разложенные окровавленные обрывки, часть смел на пол – и ринулся на крик.
Перепуганная служаночка попалась мне чуть ли не под ноги. Она бежала, вытаращив перепуганные глазки, бестолково всплескивая руками.
– Что случилось?
– Синьор! – выдохнула она. – О Мадонна! Синьорина… синьора… там…
Я не слушал. Что-то случилось с Антонеллой!
Пролетел через гостиную в первом этаже, взлетел на второй. Комнаты, как-то слишком много комнат! Отчаянный крик повторился. Я бросился на голос.
Я очутился в просторной комнате, в которой, несмотря на бушующее за окном солнце, царил полумрак. Окна были плотно завешены, и я чуть не упал, споткнувшись о тело какого-то худого, седоватого человека. Он лежал на пороге в такой изломанной позе, что я сразу понял: он или без сознания, или мертв. Да ведь это заботливый синьор dottore! Что с ним? И кто кричал?
Я обеспокоенно оглянулся. Посреди комнаты на коленях стояла какая-то женщина и ломала руки. Я не сразу узнал Теодолинду, так искажено было ее лицо. Плача навзрыд, она смотрела на кровать, стоящую в алькове. Высокий человек за волосы тащил с кровати женщину в белом ночном одеянии и кричал:
– Говорите! Ну! Отвечайте!
Женщина молчала, не сопротивлялась. Тело ее покорно влачилось с кровати, глаза были закрыты.
Потом, вспоминая эту кошмарную картину, я удивлялся: как стремительно бегут наши мысли. Сколь много успеваем передумать мы в одно мгновение, в одно стремительное движение руки! Я успел узнать в поверженном, лежащем у порога, dottore, который, видимо, попытался противиться незнакомцу; успел пожалеть Теодолинду, ужаснуться жестокости этого человека и даже удивиться: «Разве сей безумец не видит, что женщина, у которой он требует ответа, без памяти?»
Но все эти мелочи вымелись из моего сознания, как несомая ветром шелуха, когда я узнал Джироламо. А женщиной, чьи длинные черные распущенные волосы он безжалостно намотал на руку, была Антонелла.
Я бросился вперед, чтобы убить его на месте, стереть с лица земли, – и вдруг замер, словно натолкнулся на стеклянную стену. По одну сторону стены остались я, Теодолинда, доктор. По другую были только двое – Антонелла, бессильно откинувшая голову, и Джироламо, который держал в правой руке стилет и прижимал его к напряженному горлу девушки.
Чуть ниже левого уха. Как раз там, где трепетала жизнь в голубой жилке.
Как раз в том месте, где было перерезано горло Серджио.
Казалось, долго, бесконечно долго смотрел я на узкое темное лезвие, на причудливый завиток рукояти, опоясавший стиснувшие его пальцы, защищая их, и вдруг узнал этот стилет, виденный мною только один раз в жизни. Именно его поднял я с мостовой там, где мы с Серджио некогда отбивались от шайки ночных разбойников. Или я ошибался? Но слишком необычна была его рукоять, чтобы спутать с какой-то другой.
И в сей миг я вдруг осознал, что именно этот стилет прервал жизнь моего друга. Возможно, его сжимала та же самая рука… А теперь эта рука требует новую жертву. И, судя по выражению лица Джироламо, допусти я сейчас одно неосторожное движение – и…
– Отпусти ее, – молвил кто-то хриплым, сдавленным голосом, и потребовалось какое-то время, чтобы я смог осознать: это говорю я, это прозвучал мой голос. – Отпусти…
– А, это ты, porco russo57, – выдохнул Джироламо. – Так я и знал, так и чувствовал, что за всем этим стоишь ты. Где остальные бумаги?