Компромат на кардинала

Однако здесь было еще более пугающее существо. Чудовище с человеческой головой и обрюзгшим, некогда красивым лицом, но туловищем медведя, усами и хвостом осла. Бенедикт IX, обреченный после смерти бродить в зловонных римских клоаках. При одном только взгляде на его фигуру и впрямь чудилось зловоние.

Не меньшее отвращение вызывали и другие фигуры, которые не то пировали, не то творили какое-то злодеяние. Двое почтенных синьоров отвратительно распутничали с изнеженными юнцами. И еще толпились, плясали, свивались, валялись в винных лужах какие-то мужчины и женщины, о которых желающий мог прочесть в пояснениях: вот это Юлий III с возведенным им в кардиналы Инноченцио дель Монте; Анджело Баски, Пий VI, – с монсеньором Аннибале делла Дженга; Иоанн X и его любовница Теодора, Иоанн XII и его жертва Лев VIII, а там жестокосердный кардинал Ипполито д'Эсте со своим несчастным братом Джулио, другие громкие имена…

Но среди всего этого блудобесия особенное внимание приковывали три фигуры.

Мужчина лет тридцати, весь в черном, стоял почти равнодушно, как бы отстранясь от происходящего, поигрывая острым, узким стилетом с причудливой рукоятью, напоминающей завиток. Лицо мужчины напоминало портреты XV века, может быть, даже кисти Тициана. У него была опасная, жесткая, курчавая бородка, обливающая челюсти и оставляющая голым пространство ниже губ; тонкие, тщательно подбритые усики. Пугающее впечатление производил завиток черных жестких волос на лбу, напоминающий краткое слово угрозы. Да, было в нем нечто неумолимо-грозное, беспощадное, хотя он ничего не делал, это человек, названный в пояснениях монсеньором Джироламо Маскерони: он просто-напросто смотрел на сидящего в удобном, глубоком кресле кардинала. Смотрел, не сводя с него преданных, обожающих глаз.

Кардинал был немолодой, но статный, с величавой осанкою человек в алых, словно бы кровью обагренных одеяниях, с чеканным, изысканным профилем. На лице его изображалось глубокое страдание и печаль. С жалостью, от которой на глазах его выступили слезы, он смотрел на полуобнаженного юношу, повешенного на крест на вывернутых руках. Тело юноши было пронзено несколькими стрелами.

Сострадающее лицо кардинала являло собой картину кошмарного лицемерия, потому что не кто иной, как он, выпускал стрелу за стрелой в окровавленное тело.

Черты юноши были спокойны – казалось, он не чувствует боли, а может быть, и мертв. Нет, он был еще жив, свет еще не померк в его удивительных глазах, окруженных глубокими тенями, так что они казались еще больше, и всякий, взглянувший на него, долго не мог оторваться от этих глаз, долго, долго…

– О господи, Сережа… – выдохнула Тоня.

– Догадалась? – покосился на нее Федор. – Да, это он. Серджио.

– Нет, это Сережа! Это наш Сережа Кудрявцев!

– А, тот самый дядя Сережа? – хмыкнул Федор. – Девочки, пора с этим кончать. Или забыли про него, здесь и сейчас, или ни одна из вас на танцульки больше не пойдет. Хватит с меня, знаете ли, я человек, конечно, добрый и терпимый, но даже у меня есть свои пределы. Он тебе уже на каждом шагу мерещится.

– Ты не понимаешь, потому что не видел его! – вскрикнула Тоня. – Это его лицо, его глаза, они такие, что невозможно… я хочу сказать… – Она замялась, потом с досадой махнула рукой: – Ты уверен, что эта та самая, старинная картина?

Федор даже не сразу смог слово сказать.

– Привет, – вымолвил он наконец. – То есть как это – уверен ли я? Что за вопрос?

– Да потому что полное впечатление, будто этому художнику наш Сергей позировал. Я тебе точно говорю!

– Этого художника звали, повторюсь, Федор Ильич Ромадин. Картина написана летом 1780 года. А позировала Федору память о его погибшем… о его убитом друге Серджио Порте. Вот разве что глаза у Серджио были немного другие. А здесь, на картине, – глаза Антонеллы.

– Это Сергей, это Сергей! – не уставая твердила Тоня и добилась своего: Федор уставился на ее ошеломленно:

– Погоди. Говоришь, он похож?

– Не то слово.

– Но как это возможно? То есть я понимаю, как. Это возможно только в одном случае. В одном! Если этот ваш Сергей – один из потомков Антонеллы и Серджио. Я кое-что читал по генетике: через много лет возможно проявление удивительного, пугающего сходства предков и потомков. Помнишь, у Конан Дойла, – роковое сходство сэра Хьюго Баскервиля и Стэплтона? Ох, быть не может… Или может? Но если все так, значит, Сергей – из наших ?