Киллер рядом – к покойнику (Сборник)

До Фокина наконец дошло.

– В-ва… ла… Володь-ка? – медленно выдавил он. – Ну… я знал, что ты должен появиться… появился. Ты меня не это… не будешь мочить… в сортире… н-нет?

– Та-а-ак, – протянул Владимир, – понятно. По-моему, ты сегодня немножко погорячился. От слова «горячка». Белая, разумеется.

Фокин медленно сполз вниз по грязной стене и клекло пробормотал:

– Давай чуть попо… попозже… всю ночь пили… на работу не пошел… по… повеселились… Егорыч и Манька ублюдков… отмудохали… если б не они – тогда бы мне пи… пи…р-р-р горой.

И Фокин уронил тяжелую голову на грудь.

– Ты что, заснул? – глупо спросил Свиридов.

– А… не, еще не… Илья… Илю…ха.

Свиридов сел на корточки, глядя прямо в багрово-мутное лицо Афанасия, быстро спросил:

– Что – Илья? Тебе что-то известно об Илье?

– Илья – он… вот.

И Фокин голосисто захрапел.

Свиридов поднялся и, повернувшись к своим людям, приказал:

– Уложите его в мою машину.

– Но как же так… – начал было уже утихомирившийся капитан Кольцов, но Свиридов повернулся к нему и, сверкнув глазами, рявкнул:

– Тебе что, на досрочную пенсию захотелось? Я же сказал, что сам займусь всем этим делом.

Он обернулся на храпящего на столе Егорыча, на валяющуюся в углу бабу и еще одну, лежащую на лежанке и свесившую с нее тощую синюю ногу со жгутами варикозных вен, вспомнил, что говорил об этих людях Афанасий, и бросил одному из своих охранников:

– Поставь им к пробуждению пару ящиков пива и ящик водки. Пусть влегкую поправятся.

– Сопьются окончательно, – сказал тот, с сомнением глядя на пеструю коммунальную публику и морщась от витающих в кухне фимиамов.

Свиридов пожал плечами:

– Да им это как слону дробина. Хуже уже им точно не будет. Поехали.

* * *

Фокин открыл глаза. Он лежал на просторной и мягкой кровати-аэродроме, на фоне которой прокрустово ложе, на котором он спал в коммуналке, не тянуло даже на статус топчана из престарелого заскорузлого дуба.

Нет надобности говорить, что в голове что-то грохотало и перемалывало мозги, а в висках долбились тысячи ужасных чертей-шахтеров. Очевидно, они бурили в фокинских висках стволы и штреки.

Впрочем, на столике возле него стоял поднос с обложенным льдом и запотевшим от холода графинчиком с водкой, две вазочки с блинами с красной и черной икрой, маринованные белые грибы, а также что-то дымящееся в приборе, накрытом блестящей полусферической крышкой.

Фокин с трудом приподнялся с постели, протянул дрожащую руку к графинчику, и тут же, словно по заказу, появилась миловидная женщина лет сорока и, налив Афанасию спасительного напитка, протянула еще и блин.

– Ну… не-е-е… – проблеял Афанасий и одним духом проглотил и стопку, и блин с икрой. И, еще не прожевав, спросил: – Это я… где?

Женщина улыбнулась, но только покачала головой и ничего не сказала.

– Н-немая… что ли? – вслух поразмыслил Фокин.

– Вот это уже лучше, – сказала «немая». – Выпейте еще одну рюмочку и придете в норму.

Фокин с готовностью проглотил вторую стопку и почувствовал, как тает перед глазами проклятая зеленоватая пелена, как перестают дрожать руки и сводиться в каком-то жарком ознобе ноги.

Очевидно, все эти перемены отразились на его лице, потому что ухаживающая за ним леди снова улыбнулась, показав прекрасные перламутровые зубы.

И Фокин, почему-то вспомнив беззубую синеногую Таську с бензопилой и улепетывающего от нее громилу, вдруг довольно глупо рассмеялся.

– Ну вот, – сказала дама, – а теперь примите контрастный душ, искупайтесь в джакузи, вам сделают массаж, и придете в норму совершенно.

– У-у-у… только вот что, – пробормотал Фокин. – Я… это самое… где я?

– Вы в загородном доме Владимира Антоновича.

– Влади…мира Ан-то-новича? А это еще что за… сухофрукт?

– Это мой босс, – сказала женщина. – Только не говорите, что вы его не знаете. Его фамилия Свиридов.

Фокин от неожиданности выронил изо рта недожеванный кусок теплого блина с черной икрой и изумленно уставился на женщину. Потом выпал из сиюминутного оцепенения и сказал:

– Что он… собирается делать?

– Спросите об этом у него самого. А пока что он по делам в Москве и велел ухаживать за вами лучше, чем за ним самим.

Фокин решительно не помнил, как появился в коммунальной квартире Свиридов. Он не помнил капитана Кольцова, не помнил того, как он, Афанасий, читал менту стихотворение Иртеньева, а потом тускло лепетал что-то при виде выросшего из алкогольного тумана перед глазами лица Владимира Свиридова.