95  

– Единственное, что я твердо знаю, это то, что из тебя и твоего… этого… можно вытрясти много такого, что помогло бы пролить свет на убийство моей дочери. И я вытрясу, будь уверена. И еще… раз уж ты так откровенно обо всем мне рассказала… Я ценю твою откровенность, но тем не менее надо определиться: ты предпочла быть с ним, с этим нищим ублюдком, и продекларировала это слишком откровенно и слишком… больно для меня. Так что теперь… сама понимаешь: все отношения между нами разорваны.

Алиса похолодела: когда Кашалот начинал говорить тихим, прерывистым голосом, делая длинные паузы и не позволяя вклинивать в свою речь обычных для себя сленговых и матерных словечек, когда он вместо них черпал из дипломатического обихода как то: «ценю твою откровенность», а не «поррву, шалава!», и «все отношения между нами разорваны», а не «кранты тебе, курва, на счетчик и в расход!»… вот тогда во всем облике криминального авторитета появлялось что-то действительно зловещее.

Вот тогда-то – Алиса давно уже изучила Котова – приходилось ждать по-настоящему чего-то страшного.

Кашалот, снова облизнув губы, чуть повысил голос:

– Так что ты определись с тем, как ты будешь отдавать мне долги. Думаю, их накапало не так мало… а если учесть проценты, то очень даже приличная сумма…

– И ты спустя несколько минут после смерти дочери можешь рассуждать о процентах? – презрительно проговорила Смоленцева.

– Не заговаривай мне зубы… Твой долг составлял чистыми триста двадцать «тонн», с тех пор он примерно удвоился, так что… шестьсот пятьдесят тысяч долларов. Вот так. Ты сама выбрала такую дорожку, так что думай, как за эту дорожку платить.

Алиса, привстав, попыталась что-то возразить, но язык ее не слушался, и она смогла только пролепетать:

– Как же я тебе их… если я под стражей… а потом, может… буду под след…ствием?..

Котов заметил ее движение, но сопровождающих его слов словно и не слышал – и дослал, как боксер досылает последний удар в лицо своему измочаленному и неоднократно валявшемуся в нокдауне сопернику, чтобы на этот раз нокаутировать его:

– А если у тебя будет что сказать мне о смерти моей дочери, звони мне. Поговорим обо всем.

И вышел.

Алиса с трудом перевела дыхание.

Размышлять над последними словами Филиппа Григорьевича особенно не приходилось: Котов просто предлагал сдать ей Свиридова в обмен на отсрочку по долгам. Или просто их списание. …По всей видимости, Кашалот хотел считать, что именно Свиридов стрелял в его дочь, и даже то, что сама Лена перед смертью заявила, что Владимир только пытался спасти ее, не убедило всемогущего короля калининградской мафии…


* * *


Владимир Свиридов был арестован через три часа после того, как к нему в квартиру приходила Анжела. Нет, он был арестован не на квартире… он был арестован в больнице, куда приходил навестить Алису и справиться у нее о ее самочувствии.

Возможно, именно по приказу Кашалота Владимира арестовали прямо в палате – показательно, с прелюдией и живописной мизансценой, венчающей слова: «Гражданин Свиридов, вы арестованы». Для того, чтобы Алиса видела все собственными глазами и знала: теперь ей легкой жизни не будет.

Владимир просидел в КПЗ положенные по закону семьдесят два часа, а потом ему было предъявлено обвинение в убийстве Котовой Елены Филипповны, и он был переведен в следственный изолятор.

Здесь его – вероятно, тоже показательно – водворили в камеру с тремя уголовниками. Вероятно, тоже по приказу Кашалота, который и на зоне имел огромное влияние – не будучи при этом вором в законе – и мог легко к любому заключенному или подследственному подсунуть своих живодеров-беспредельщиков.

Так вышло и на этот раз.

Владимир, который не мог нормально выспаться вот уже третьи или четвертые сутки, был огорчен не столько тем, с каким асоциальным контингентом ему придется дышать одним воздухом, сколько тем, что, по всей видимости, не удастся отоспаться и здесь. …При появлении Владимира обитатели камеры медленно слезли с нар. Один из них, толстый упыревидный гориллоид с татуированным лысым черепом, окинул Свиридова коротким недобрым взглядом и проговорил:

– А, бля… в цвет. Где там у нас домино?

– Зачем тебе домино, Череп?

– А Дуньке в зубало вставлю, а то, смотрю, у него грызло такое правильное… все зубки на месте. Работу плохо выполнит… по минетному профилю.

Урки хохотнули.

– Говорят, ты, мил человек, тут по «мокрухе» прописан, – сказало существо неопределенного пола с острым носиком и маленькими крысиными глазками. – Деваху замочил, так, да? Нехорошо это.

  95  
×
×