Главный приз

— Что ж Сашка не захотел вернуться после… ну, как Димка погиб? — Юлька сама удивилась своему вопросу. И тому, что может говорить об этом почти спокойно.

— Сашка уже в Москве укоренился, — задумчиво сказала мама Нина. — У него там и работа, и друзья, и перспективы… А здесь что? — Она помолчала, повздыхала и неожиданно добавила: — Вот если бы ты за него замуж пошла — он, может, и вернулся бы.

— Замуж?! — Юлька так изумилась, что сначала даже не обиделась. — Мама Нина, что ты придумала? Или это он тебе что-то сказал? Ничего себе! Я — замуж за Сашку?

— А что? — Мама Нина тут же воинственно задрала подбородок. — Чем он тебе не хорош?

— Да всем он хорош! — Юлька испуганно таращила глаза и кусала губы, стараясь найти слова. — Очень даже он всем хорош! Только я — жена его брата! Ты что, забыла?!

— Детонька… — Мама Нина опустила голову и ссутулилась. — Юленька, не обижайся, чего скажу… Это ты, видать, забыла. Ты — вдова его брата. А женой-то и не была. Постой, не перебивай… Ты Димку любила, я верю. Но жизнь-то идет, правда? Ты подумай о себе, доченька… Тебе замуж надо, детей рожать надо, я внучиков понянькать хочу… За кого ты тут замуж пойдешь? Может, в городе и нашла бы кого-нибудь, да ведь он сюда не поедет, тебя с собой увезет, а как мне без тебя? А Сашка бы здесь остался, я знаю.

— Бред! — крикнула Юлька и вскочила с дивана, рассыпая фотографии с колен. — Бред, бред, бред! Слушать не хочу! Думать не могу! Я не пойду замуж! Тем более — за Сашку!

— Да за Димку-то ты пошла! — тоже закричала мама Нина. — Чем же Сашка хуже? Одно лицо!

— Вот именно! — Юлька вдруг села на ковер посреди пола, уткнулась лицом в колени и громко заплакала.

— Одно лицо… — бормотала мама Нина, поднимаясь с дивана и усаживаясь на ковер рядом с Юлькой. — Одна душа… Один характер… Все одно. Прям как и не умирал.

Юльке показалось, что она вдруг что-то поняла, и она испугалась. Так сильно испугалась, что даже плакать перестала, молча уставилась на маму Нину, не зная, что же теперь говорить и что делать, а душа ее переполнялась страхом и острой жалостью… И вдруг точно так же, как давным-давно сделала мама Нина, теперь совершенно инстинктивно сделала Юлька: осторожно обняла тощие старушечьи плечи, уткнулась лбом в висок мамы Нины и, слегка покачиваясь в медленном, усыпляющем ритме, запела-заплакала полузабытые, полузнакомые, странные, колдовские слова:

— Спи, моя золотенька, серебряны краешки…

— Отстань. — Мама Нина отрезвляюще отпихнула Юльку острым локтем, шмыгнула носом и вытерла подолом лицо. — Не бойся, я не свихнулась. Просто… ну, это ты не поймешь, пока своих не нарожаешь. И нечего на меня глазами лупать. Ладно, давай-ка и вправду спать ложиться. Потом поговорим…

Потом они поговорили. И не однажды. Точнее — говорила мама Нина. В самый неожиданный момент и, как правило, в самом неподходящем месте мама Нина вдруг начинала без подготовки: замужество, дети, дети, замужество… Похоже, это стало навязчивой идеей. Роди ей внучика, и все тут… Или лучше двух. Еще лучше — двух мальчиков и одну девочку. Или двух девочек и одного мальчика. Или всех девочек, но много. Возможны варианты. Юлька сначала по глупости вступала в пререкания. Потом стала сбегать — якобы по делу, чтобы не обижать маму Нину. Потом перестала слушать — просто переключалась на другое при первом упоминании замужества и детей. Маму Нину это нисколько не останавливало. И вот ведь что интересно: у Володи и Славика давным-давно были дети, по двое мальчишек, вылитые Июли, Сашка в конце концов женился, его Людмила выражала полную готовность нарожать Июльчиков по потребности, но мама Нина совершенно демагогически игнорировала то обстоятельство, что «внучиков» у нее и так уже полная обойма, и даже придумала абсолютно неопровержимый в силу абсолютной нелепости аргумент: внуки от сыновей дороже отцу, матери дороже внуки от дочери…

Юлька изумлялась нелепости этого аргумента, не раз выражала о нем свое крайне нелицеприятное мнение, но ни разу за все эти годы не только не сказала, но даже не подумала, что, в общем-то, она, Юлька, маме Нине не дочь. И мама Нина Юльке не мать. Кажется, и мама Нина об этом не помнила. И никто, наверное, об этом не помнил. Вот разве только Юлькины родители… Но папа принял новую расстановку сил как должное, он любил Юльку и полюбил маму Нину, и все понимал. А мать… Ну что мать? У нее было столько претензий к Юльке — и по поводу ее образа жизни, и по поводу внешности, и по поводу манеры одеваться, и ходить, и говорить, и… В общем, во время их редких и коротких встреч мать едва успевала высказать и половину, так что до родственных связей Юльки с мамой Ниной дело не доходило. Ну и хорошо. Валерия пару раз попробовала что-то вякнуть на тему «как хоть с этой старухой общаться можно», но Юлька в первый раз на нее цыкнула, а во второй — просто влепила затрещину и пообещала пообрывать уши, если еще раз услышит. Больше ничего такого не слышала. Может быть, еще и потому, что Валерия после этого случая вообще не заговаривала с сестрой год. Ну и тоже хорошо.