Ох, о чем она? Грех ведь это! Алена устало прикрыла глаза. Грех… от греха, грехом созданный. И то, за что она благодарила бы господа, подстроено кознями врага рода человеческого. Дьявольским наущением! И она, и Никодим, и Фролка – все были только игрушками в смертной, страшной игре, затеянной мальчишкою, нежность к которому впервые заставила затрепетать Аленино сердце.
Она стиснула руки у горла. Ну, метко бьет судьба! Говорят, даже молния в одно дерево дважды не ударяет, а вот ее, Алену, обожгло небесным огнем трижды. Первый раз – когда она лишь увидела этого измученного юнца, прикованного к медведю. Второй раз – в Иванову ночь. И опять в ночь – хмельную, счастливую! И это был все он, все он… ну что ж, недаром она в мыслях и сердце называла его – единственный. И, словно был он и впрямь единственным человеком на земле, Егор Аржанов заодно оказался тем самым лиходеем, убийцей, супостатом, на чью голову призывала она все мыслимые и немыслимые кары небесные!
Алена усмехнулась. Каково-то сейчас там, на небесах, разбираться богу с чертом: то ли наградить, то ли покарать Аржанова? Ну, неведомо, как будет с ним, однако с Аленою оба эти вершителя судеб человеческих уже разобрались: одни только беды суждены ей, одни страдания! И ничего более…
Она верила Ленькиной искренности. Ведь это был ее брат и друг, которому ее жизнь дороже собственной. Она всего-навсего не могла поверить его словам… Одно знала доподлинно: если даже это правда, нарушит, нарушит она свои клятвы покарать неведомого убийцу. Никогда не выдаст Егора!
Закрыла лицо руками, глухо вымолвив:
– Богом клянись, Ленька, что не пойдешь никуда и не скажешь никому! Побожись, что смолчишь!
– Да у меня уже мозоль в голове от твоего «молчи да молчи»! – так и взвился ее приятель. – Это почему же так?
– Потому что… – с трудом подбирала слова Алена, – потому что…
«Я люблю его! – хотелось крикнуть. – Он моя жизнь и смерть моя!» – но выговорила чуть слышно:
– Потому что он спас меня, я ему спасибо сказать должна, а ты…
– Ишь ты – спасибо! – перебил ее Ленька. – Да чтоб его искосило! За что – спасибо? Что тебя в землю живьем зарыли? Что живешь, под собою ног не чуя от страха? Давай, беги, говори спасибо, пока он тебя на тот свет не свел!
Алена внимательнее поглядела на своего друга и увидела, что у него слезы выступили на глазах.
– Ленька, да ты что? – спросила она тихо. – Что выдумываешь? Он и знать не знает, кто я да что, думает, гулящая девка, содержанка…
– Hе знает? – с улыбочкой покивал Ленька. – Так-таки?
Алена насторожилась: уж больно нехорошо он ухмылялся. И, как явствовало, насторожилась она не зря.
– А ну, поди сюда, – поманил Ленька к окошку. – Да поосторожнее, не вылазь из-за занавесочек! Вон, видишь? За забором, ну, слева!
Алена пригляделась. У забора виднелась женская фигура.
– Баба какая-то, – растерянно сказала она. – Чего ей надобно?
– Приходила в стряпки наниматься, – с непонятным злорадством сообщил Ленька. – Катерина-то Ивановна Агашу прогнала, мы теперь без поварни.
– А ты что, уже наем объявил? – удивилась Алена, не постигая, какое отношение имеет стряпка ко всему тому кошмару, который обрушил на нее Ленечка и в который она еще не могла до конца поверить.
– В том-то и дело! – всплеснул тот руками. – Я и словечка никому не молвил, а она уж тут, старая!
– Да мало ли кто где кому о чем сказал, – устало отмахнулась Алена. – Катюшка небось похлопотала. Или соседи… Ради бога, при чем тут какая-то стряпка?! – Голос у нее сорвался рыданием.
– При чем? – чуть ли не взрыдал эхом Ленечка. – Катюшка похлопотала? Соседи?! Да ты, верно, только тогда мои слова услышишь, когда ноги протянешь! Говорю же: это он, Аржанов, Никодима в могилу свел, а теперь тебя отравить замыслил. Он стряпку прислал!
– Да, конечно, – кивнула Алена, у которой уже вовсе иссякли силы. Хотелось одного: лечь, уснуть – только чтобы никогда уже не проснуться! – Подумай только, ну что ты городишь?! С чего ты все это взял?
– С того, Аленушка моя, цветик полевой, – весь трясясь от едва сдерживаемой злобы, выдавил Ленька, – что я эту самую стряпку вчера на дворе аржановском видал! Он не с графом живет – один, в собственном доме, а при нем единственная прислуга: старуха, Маланьей зовут. Так вот эта самая Маланья к нам в стряпки и хотела! Знай, Алена: кабы не я, не нынче-завтра и ты отведала бы того самого хлебова, кое Никодима Мефодьича уложило в гроб!..