Яд вожделения

– Ну? Что скажешь, господин хороший? Это не твоею ли волею меня, честную вдову, на позор повлекли?

– Нет, – спокойно ответил Аржанов. – Будь моя воля, ты бы и с крыльца своего живая не сошла, не то чтобы сюда своим ходом, не в кандалах влачиться.

Ульяна опешила от такой прямоты, однако тотчас овладела собой:

– Эт-то еще почему так?..

– A вот почему, – сказал Аржанов и отшагнул в сторону, чтобы Ульяне была видна клетка – и Алена, сидевшая в уголке, и чудовищное существо, обнимающее ее и с угрозою глядевшее на людей.

Ульяна стояла не близко, однако темный взор ее так и вонзился в глаза Алены. И, словно повинуясь натяжению некоей незримой нити, протянувшейся между ними, Ульяна вдруг медленно потащилась к клетке.

По знаку Аржанова караульные отпустили ее, однако сам он не отставал от Ульяны ни на шаг, двигаясь так осторожно, что она едва ли могла заметить его присутствие.

Ульяна шла медленно и неуверенно, словно у нее подкашивались ноги. И чем ближе приступала она к клетке, тем большее изумление и досада выступали на этом грубом, злобном лице.

Эта досада, это изумление, поняла Алена, были вызваны несправедливостью судьбы, которая оставила ее в живых, в то время как Ульяна надеялась увидеть здесь окровавленное тело, а то и вовсе обглоданные косточки.

В ненависти, которую питала к ней Ульяна, было что-то нечеловеческое, ведьмовское, что-то родственное бесовскому наваждению. Говорят, на порченных бесом ведьм нападает черная тоска, которая гложет их за сердце, и заставляет портить людей, и не утихает даже после смерти, принуждая ведьму вставать из могилы и бродить по ночам, потому и подрезают умершим ведьмам подколенные жилы, потому и сжигают их тела на костре, а пепел топят в реке. Подобно такой ведьме, Ульяна никак не могла насытить свою злобу, изобретая для Алены все новые и новые мучения, и она почти не удивилась, увидев, как в глазах ее врага злость на судьбу, оставившую Алену живой, сменяется радостью: ведь если жертва жива, значит, можно продолжать терзать ее! Она собралась с силами, готовясь принять удар… и Ульяна нанесла его.

Глаза ее перебежали с Алены на Мишку – и вспыхнули адским весельем. Снова прозвучал этот ее тихонький, чудовищный смешок, и Ульяна сказала почти ласково, почти с сочувствием – однако яду, которым было напоено каждое слово, достало бы, чтобы перетравить по меньшей мере полгорода:

– Ну что, медведюшка? Говоришь, не тронул девку? Пожалел? Неужто признал сестрицу?

* * *

Алене показалось, будто кто-то ударил ее по горлу: дыхание пресеклось, и несколько мгновений она немо глядела на Ульяну, пытаясь захватить приоткрытым ртом воздух. А та с наслаждением усмехнулась, глядя в ее помертвелое лицо:

– Hу, чего трепыхаешься? Дура ты была – дурой и помрешь. Дуракам, знаешь, и в алтаре не отпускают!

Алена шевельнула губами, пытаясь что-то спросить, и, хотя с них не сорвалось ни звука, Ульяна поняла этот невысказанный вопрос.

– Помнишь небось, Надея сказывал: матку твою медведь задрал да братца меньшого приел? Но никто его останков не отыскал, зато через малое время пошел слух, будто объявилась в лесах арзамасских медведица, а при ней – человеческий детеныш. Надея говорил: сам, мол, не видел, но знал людей, которые видели. Это он додумался: а ну как не задрал зверь дитя, а при себе оставил? Порывался пуститься на поиски, да мы с Никодимом отговорили: зачем тебе сердце рвать, небось он, ребенок-то, вовсе одичал в лесу, зверенком сделался, да и ведь неизвестно еще, тот ли ребенок, да и вообще все это сущая брехня.

Может, брехня. А может, и нет… Прикинь, сношенька любимая: откель привезено сие чудище? Из арзамасских лесов! То-то потешила я свою душеньку: думала, будет лишь по справедливости, ежели твой же братец тебя приест! Ан нет, ты и его обошла! Ну да не печалься. На тебя припасено у меня еще немало хитростей, так что вскорости, хошь не хошь, повстречаешься и с Надеей, и с Никодимом, и с Фролкою…

– Довольно, – негромко сказал Аржанов, все это время недвижимо стоявший в двух шагах за спиной Ульяны и слышавший каждое ее слово. Положил ей руку на плечо. – Довольно тебе. А ну, иди отсюда. – Он сделал знак солдатам. – Pебята, возьмите ее – да поскорее в Тайную канцелярию ведите. Посадите там под замок и стражу приставьте, да покрепче. Я через час-другой сам буду, а до этого чтоб ни единой живой душе не иметь доступа к этой твари.

Ульяна немо глядела на него, схватившись за горло и поводя огромными почерневшими глазами. Чудилось, она была так упоена ужасом и страданием Алены, что забыла, где находится и как вообще сюда попала.