43  

– И что? – с презрительным поджатием губ спросила Катерина Ивановна. – Будет что?

– А то будет, что Аниска запляшет, как змея на костре, и начнет проситься отпустить ее на час-другой. Ей после такого известия хоть умри – а надобно бежать ватагу упреждать, чтоб нынче к вам не нагрянывали. Одно дело – беззащитная бабенка, и совсем другое – мужчины вооруженные, которые и постреляют, и побьют ватажников!

– И что мне тогда делать?

– Не пускать! – решительно сказала Алена. – Не пускать ее ни за что! Скажи, мол, отпустишь ее куда надобно, только пусть она тебя прежде до дому сопроводит. А там, как придешь, отдай Митрию приказ, чтоб хватал предательницу и волок в какой ни есть чулан под замок.

– Ого! – холодно протянула Катерина Ивановна, весьма внимательно вглядываясь в странную незнакомку, столь сведущую в ее домашних делах. – Так ты и к Фрицу моему в мотню лазила, и Митрия знаешь?! Ловка же, как я погляжу… Но скажи на милость, с чего я должна тебе верить? Почем мне знать, может, это вовсе не Аниска, а ты и есть воровская подружка, которая хочет заморочить мне голову?

– А меня запри в подвале на ночь – вот и вся недолга, – предложила Алена. – Буду я заложницей. Утро все на свои места поставит, ежели к обороне приготовитесь как надо!

– А это мне зачем? – хлопнула ресницами барыня. – Пускай себе Аниска упреждает своих, чтоб не совались, – сегодня они и не появятся. Зачем хлопотать еще?

– Сегодня не появятся, так появятся завтра, – нетерпеливо, то и дело косясь на Спасскую улицу, объяснила Алена. – Неужто непонятно? Все равно – рано ли, поздно они до тебя доберутся. А ежели поступишь, как я тебе советую, – можно будет всех ватажников повязать враз. Народишко это лихой, мятежный! Не далее как неделю назад убили и ограбили они команду астраханского стружка и ушли с хорошей добычею.

– Эй, девка! – усмехнулась вдруг Катерина Ивановна. – Тебя, часом, не Аржанов подослал?

– Не знаю такого, – покачала головой Алена. – А он кто?

– О, это… это… – Катерина Ивановна томно завела глаза. – Ну, красавец писаный, на месте умереть, и первейший на Москве бабник да потаскун. Но главное – он из царских сыскных людей, которые выслеживают разбойные ватаги, заманивают их в ловушки и вяжут всем скопом. Ему бы твоя задумка весьма по душе пришлась! Скажи только, зачем тебе сие надобно? Что тебе в моей жизни? Или, может быть, ты со старыми дружками рассорилась и теперь хочешь с ними через меня счеты свести?

– Я только хочу тебя спасти неразумную, – чуть ли не подтолкнула ее в бок Алена, уже почти задыхаясь от волнения, и, верно, что-то было в ее голосе особенное, потому что Катерина Ивановна вдруг пристально уставилась в ее глаза, и несколько мгновений они неотрывно глядели друг на друга.

– А чего ж ты, если такая добрая, «Слово и дело!» не кликнешь? – спросила Катерина Ивановна не без ехидства – и отшатнулась, замахала руками, увидав, как изменилось, побелело лицо странной незнакомки: – Ну чего ты, чего? О господи, вот уж…

У Алены подогнулись ноги.

«Слово и дело!» И – на виску, под кнут, в тиски, если кто-то из ватажников окажется настолько крепок, что выдержит три перемены. Нет. Нет!..

Захотелось с криком броситься прочь, да ноги отнялись. Она только и могла, что беспомощно взглянула на Катерину Ивановну и прошептала:

– Доносчику – первый кнут…

– Ого, девонька! – столь же тихо проговорила та. – Ого… видать, хлебнула ты лиха!

И они еще довольно долго мерили друг друга взглядами, а потом, когда Алена решила, что все кончилось, все пропало, Катерина Ивановна вдруг посмотрела на что-то за ее спиной, сделала страшные глаза – и, приблизив лицо, прошептала оживленно, как подружка:

– Ой, Аниска идет! А ну, прячься, садись на запятки, да сиди тихенько! Будешь в подвале сидеть до третьих петухов, а утром… Утром поговорим!

9. Немецкая каша и бухарские ослы

«Был в палатах великих округлых, которые италиане зовут театрум. В тех палатах поделаны чуланы многие для смотрения в пять рядов вверх, и бывает в одном театруме чуланов двести, а в ином триста и больше, а все чуланы поделаны внутри того театрума предивными работами золочеными! Там же, где, уставши от смотрения, зрители делают променад, в кадках растут многие травы и цветы нарядные, рассаженные разными штуками по препорциям, и множество плодовитых деревьев с обрезанными ветвями, ставленных архитектурно, и немалое число подобий человеческих мужеского и женска полу из белых мармаров. К сему доложу, что каменные девки, изображающие поганских богинь, сделаны как живые! Среди них видел: Афродиту, сиречь Венус, с голыми грудями, но чресла прикрытые, а рук не имеется вовсе: барбарским племенем отбитые. Видел також престранную бабу в хламиде, заместо волос – змеи с разверстыми пастями, лик – наводящий ужас, и то Горгона Медуза. При ней молодой человек нагой со щитом – Персей, и девка, вовсе голая, до срамного места, и в цепях – Андромеда…»

  43  
×
×