83  

Он с болью поцеловал эти истерзанные губы – чуть коснулся. Зажал рукой сердце, прикрыл глаза, чтоб не видеть, не оглядываться… ушел.


Ушел, чтобы забыть. Но не смог. Не смог! Искра, зароненная той ночью в сердце, жгла его, жгла, а теперь пожаром разгорелась. И больше уж он не собирался уходить от нее. Жить без нее? Да лучше бы вовсе не жить!


Жалко будить, но надо же одеть ее – и увести отсюда.

Аржанов поднял смятый, порванный на груди лиф женского платья – и отшвырнул брезгливо. Ревность обуяла его при одной мысли, что к ней прикоснутся эти обрывки ее прошлого.

Торопливо сбросил камзол, кое-как обернул спящую, подхватил на руки. Голова скатилась ему на плечо, губы мимолетно скользнули по шее – и опять все зашлось, помутилось в нем.

Нет, уже не здесь. Скоро рассвет. Надо идти к Маланье, она даст приют этой незнакомой… самой родной на свете! Там она скажет ему свое имя, вспомнит их первую ночь. И если все остальное ее прошлое канет в небытие, а ночь на Ивана Купалу останется единственным воспоминанием, – что ж, Егор Аржанов только об этом и мечтает!

5. Опять одна

– Аринушка… светик, Аринушка! Полно спать, погляди на божий мир, открой глазыньки!

Какой мягкий голос! В него проваливаешься, будто в пуховую перину. Да разве от такого голоса можно проснуться? Еще больше хочется спать… и она вновь заснула бы, так и не успев полностью проснуться, как вдруг послышался другой голос, при звуке которого сон начал улетать:

– Ты, нянька, я погляжу, ее вовсе Аринушкою окрестила? А ну как не ее имя?

– Знамо, не ее, однако до чего она с Аринушкой моей ненаглядной схожа! Две капли воды – ни дать ни взять. Вот такая же она была, когда… ох, господи, лучше б ты меня прибрал, старую, чем дитятко мое ненаглядное!

– Ну не плачь, не плачь, не плачь ты! Вон, всего меня слезами залила!

– Ах ты, дите неразумное, ведь Аринушка мне все равно что дочь была – одно во всем свете счастие! Кабы ты знал, что такое – потерять того, кого пуще жизни любишь!

– Уже один раз… потерял. Но теперь нашел и больше ни за что не потеряю!

В этом голосе вдруг зазвучало нечто такое, что все тело дремлющей девушки отозвалось сладкой судорогой. Но, испугавшись чувства, стеснившего грудь, она не открыла глаза и по-прежнему оставалась неподвижной.

– Егорушка, да ты в уме? Неужто об ней речь ведешь?! Ты ведь имени ее даже не знаешь!

– Аринушка – хорошее имя, ничем не хуже прочих. Так и будем ее звать, ежели своего не вспомнит.

– Вона как! Не вспомнит! А жизнь свою – тоже не вспомнит? Может статься, она мужняя жена? Как заявится сюда стража да как упекут тебя в камору, что чужую женку со двора свел…

– Ниоткуда я ее не сводил! – В голосе мужчины задрожала такая боль, что той, которая притворялась спящей, нестерпимо захотелось утешить его, приголубить, обнять. Но она не осмелилась пошевелиться. Отчего-то казалось, что, стоит ей открыть глаза, все развеется дымом. Вот она и лежала, и слушала, и мимолетно названное имя – Егорушка – заставляло замирать ее сердце. – Я же говорил тебе, как было. Ничья она, а значит, моя. Спрашивал нынче: никто не заявил о пропаже. Ничего я о тех, кто ищет ее, не знаю.

– Сдается мне, дитятко, ты и знать сего не хочешь… – с печальным вздохом отозвался мягкий голос.

На какое-то время наступило молчание, пока мужчина не проговорил угрюмо:

– Ладно, пора мне, нянька. Вернусь ввечеру. Ежели она… Аринушка наша… очнется да, не дай бог, уйти захочет – не пускай! Вот на этом пороге ляг – и никуда не пускай, покуда я не приду! А захочет что о себе сказать – выслушай со вниманием и запомни все до словечка. Ну а ежели, не знаю, что-то случится непредвиденное, пошли за мной Прошку прямиком в Приказ. Ежели я не там, то в казармах буду непременно. Отыщете, коли понадоблюсь. А так – прощай до вечера. Да, и вот что. Если от батюшки Дмитрия Никитича придут или еще от кого спрашивать, скажи, что меня со вчерашнего дня не видела. Поняла?

– Поняла, не вовсе уж дура, – проворчала женщина. – Опять какая-нито кляча придворная на тебе виснет? Ох, послал бы ты их всех, Егорушка, да подальше, куда Макар телят не гонял!

– Послал уже, разве не видишь? Ну, прощай! Аринушку береги!

Стукнула дверь, и сделалось тихо. Похоже было, ушел не только мужчина, чей голос тревожил сердце, но и его собеседница.

«Неужели меня зовут Аринушка? – подумала та, что лежала в постели и притворялась спящей. – Хорошее имя, мне нравится. Но я его не помню. А правда, как меня зовут? И этого не помню!»

  83  
×
×