Причуды богов

– Но она уже там кричит, зовет на помощь! Вот-вот к ней сбегутся люди!

– Пусть кричит! – беззаботно махнула ключами Ванда. – Моя комната в самом дальнем крыле, там никого не бывает. И вдобавок они привыкли, что оттуда все время доносятся крики.

– Почему? – испугалась Юлия.

– Ну, я просила выпустить меня, – пояснила Ванда. И добавила неохотно: – А потом приходил Тодор с Чеславом и Петром… Им нравилось, когда женщина кричит. Они меня заставляли. Это их еще больше возбуждало!

Юлия пристальнее взглянула в похудевшее, заострившееся лицо. Да, Ванде многое пришлось испытать. Но все-таки ей такое, в общем-то, не в новинку…

Ванда подняла на нее глаза – и как бы поймала на лету незаконченную мысль.

– Ты хочешь сказать, что мне, примадонне Цветочного театра, не привыкать пропускать через себя и по десятку мужчин за ночь, не то что этих троих? – проговорила она тихо и отчужденно. – Ты хочешь сказать…

– Я так и думала, что ты здесь.

Голос Эльжбеты раздался словно ниоткуда, из стены. Нет, вот она: стоит, неразличимая в своем сиреневом платье, со своей сиреневой бледностью, на фоне сиреневых портьер.

– Скажи, Христа ради, зачем ты заперла в своей комнате бедную старую Зосю? Она все горло сорвала, кричавши!

Сделав шаг вперед, Эльжбета взяла у остолбеневшей Ванды ключи.

– И любопытно бы знать, что ты тут еще наплела этой молоденькой дурочке, что она на меня волком смотрит? А ведь я спасла ее от зулы, я собиралась отпустить ее на свободу.

– На свободу? – взвилась Ванда, не дав Юлии даже понять, о чем это говорит Эльжбета. – Свободу таскаться с Тодором? Ты прекрасно знаешь, что ни он, ни Петр с Чеславом ее не отпустят, пока вволю не натешатся. А тогда… На кого она будет похожа? Это, знаешь ли, для тех, кто покрепче.

– Для таких, как я и ты, надо полагать, – не без ехидства уточнила Эльжбета. – Но не о чем беспокоиться. У Тодора достаточно ума, чтобы понять…

– Ума?! – воздела руки Ванда. – Ум у него помещается в самой выступающей части тела, и это не голова и даже не задница!

Эльжбета хихикнула:

– Вижу, ты хорошо изучила и моего муженька, и его ублюдков. Эх, если бы я могла избавиться от них, оставив его! Но он одержим своими сыновьями так же, как бабами.

– К черту Тодора! – Ванда всплеснула руками. – Неужели ты не можешь думать ни о чем, кроме своего мужика?

– Не могу, – бесстыдно согласилась Эльжбета. – Так же, как и ты, моя дорогая.

Ванда открыла рот, собираясь что-то сказать, но не смогла: только быстро перевела дыхание.

– Ладно, – перешла в наступление Эльжбета. – Хватит делать вид, будто заботишься о ком-то, кроме себя. Это просто невозможно, ведь так? Я хочу ею прикрыть Тодора и обезопасить себя, ты…

– В самом деле хватит! – перебила Юлия, которой осточертело, что о ней говорят, как о неодушевленном предмете. – Почему кто-то решил, что мною можно так просто распоряжаться?! Почему кто-то решил, что я спокойно сяду – или лягу! – на телегу к Тодору и отправлюсь с ним в дальний путь?! Почему никому не приходит в голову, что, едва мы наедем на первый русский пост, я подниму крик, позову на помощь? И расскажу все, что проделывали со мною эти цыгане в подвале замка высокородной шляхтянки – и с ее поощрения…

– В каком подвале? – изумилась Эльжбета столь натурально, что Юлия на миг растерялась. Но тут же улыбочка змеей проскользнула по тонким губам графини:

– Я еще вчера сказала, что ты – молодец! Клянусь, я начинаю тебя уважать. И очень рада, что ты вовсе не такая тряпка, о которую можно ноги вытирать… какой я была в твои годы. Похоже, Ванда, тебе с ней нелегко придется, да?

– Твоя-то какая печаль? – огрызнулась та. – Не думай обо мне, думай о себе!

– Погодите. – Юлия умоляюще схватила графиню за руку, но тут простыня наконец соскользнула с нее, оставив в чем мать родила. При взгляде на ее стройное тело в глазах Эльжбеты мелькнул огонь такой неистовой ревности даже не из-за Тодора, а просто – ревности давно увядшей красоты к красоте цветущей, – что Юлия испугалась: кажется, доброе отношение к ней Эльжбеты – весьма хрупкая вещь!

Она торопливо обмоталась простыней снова и перехватила исполненные ненависти взгляды, которыми мерились кузины.

Ого! Кто бы мог подумать! Каждая из них – помеха тайным замыслам другой, и если Юлии удастся сыграть на этом…

– Эльжбета, – молвила она решительно – и едва не засмеялась, ибо не менее десятка самых разных чувств враз сменились на бледном лице графини: от высокомерия и возмущения фамильярностью до насмешливой готовности все-таки послушать, что скажет эта вконец обнаглевшая «рыжая кацапка».