Книга Одиночеств

Но поскольку вариантов не очень много, ошибаюсь я не так уж часто. Почти никогда.

Эта книга посвящается А. В.,

ради которого мне пришлось вспомнить и пересказать своими словами старую-старую притчу.

В каких-то дальневосточных, как водится, горах стоял какой-то даосский, как водится, монастырь, куда, как водится, приходили всяческие достойные и недостойные молодые люди, жаждущие, как водится, великих и не очень мистических тайн и прочих озарений.

Их там, как водится, подвергали всяческим невероятным испытаниям, заставляли медитацца с утра до ночи, морили аскезой, искушали искушениями, а после снова гнали медитацца и снова всячески испытывали.

Вся эта катавасия продолжалась довольно долго. Некоторые удивительные граждане все же как-то умудрялись выжить и даже не сбежать к едрене фене от этого эзотерического счастья.

Они становились такие высокодуховные и просветленные, что стоять рядом с ними было почти невозможно: очи сияли благостью невыносимой.

И в жизни всякого просветленного гражданина наступал такой момент, когда его вызывали к Самому Главному Даосскому Начальнику.

Начальник грозно потрясал аурой, благодатно сиял чакрами и проделывал кучу других невероятных вещей, полезных для просветления окружающих. Он говорил ученику: «Пришло время подвергнуть тебя самому страшному испытанию».

С учеником от такого заявления, невзирая на все его эзотерические достижения, кирдык случался. Он думал, что сейчас с ним сделают что-то такое немыслимое, хоть ложись да умирай добровольно.

Приведя ученика в чувство с помощью целительных мантр и нюхательной соли, Самый Главный Даосский Начальник продолжал выступление:

«Теперь ты вернешься домой, — говорил он, — и поживешь годика два нормальной человеческой жизнью. Потом вернешься, я на тебя погляжу. Если останется в тебе хоть что-то от нынешней веселой силы — что ж, тогда я стану тебя учить. Нет — нахуй».

(Ну, то есть Самый Главный Даосский Начальник вряд ли знал простое русское слово «нахуй», но он, безусловно, умел подыскать приличествующий случаю синоним. В отличие от меня.)

Следует заметить, что это испытание мало кто проходил. Чай не с демонами иллюзорными бороться и не в пропасти, кишащие злыми духами, сигать. Сами понимаете.

Все это я к тому, что среди читающих эти строки есть немало человеческих существ, по сравнению с которыми все эти полумонахи — тьфу что такое. Срам один, скорбь небесная.

А мы с вами, напротив, зайчики золотые — во как.

Эта книга посвящается Егору,

который подарил мне игрушку под названием «живой пейзаж».

Простенькая, красивая штуковинка: плоский прозрачный прямоугольник во вращающейся раме; внутри, между двумя стеклами — прозрачный глицерин, черный и белый кварцевый песок и пузырьки воздуха.

Принцип действия как у песочных часов, только в результате получаешь не кучку, а небесной красоты пейзаж, готовую иллюстрацию к «Каталогу гор и морей».

Очень полезная вещь.

Напоминает о фундаментальном принципе: если текущий пейзаж бытия невыносим, надо немедленно перевернуть все с ног на голову, обрушить небо на землю и посмотреть, что будет.

Я так, конечно, и без того всю жизнь поступаю, но иногда вдруг забываю в самый ответственный момент. А потом вдруг вспоминаю — в безответственный.

А это, понятно, не то.

Эта книга посвящается моему любимому коммунальному соседу Лёне Королю.

Человек с бабелевским именем был невелик ростом, сухощав и по-своему красив. Такие лица были очень популярны в тридцатые годы. Тот же тип, что артист Алейников, та же (редкая, как мне кажется) разновидность обаяния: помесь пролетария и декадента. Для полного счастья — седая прядь в волнистых русых волосах. Она, как утверждал Лёня, была у него с детства.

Лёня Король занимал две огромные комнаты с двумя балконами и башенкой потрясающей красоты между ними. Кроме комнат у него была своя, отдельная, кухня. Это в его деле было чрезвычайно важно.

А дело было такое: Лёня варил ширку и слыл одним из лучших варщиков в городе.

Жизнь рядом с ним, как жизнь рядом со всякой знаменитостью, доставляла нам, соседям, немало проблем. Хлипкую общую дверь, ведущую в коридор нашей коммунальной квартиры, ломали, как минимум, раз в неделю. Потом принимались крушить Лёнины приватные, куда более мощные запоры. Но на этом этапе осады кто-нибудь из соседей начинал грозить ментовскими карами, и злодеи удалялись, посулив вернуться. Обещания эти в большинстве случаев выполнялись.