Обручение на чертовом мосту

Софоклов отвернулся, даже руки для надежности к глазам прижал.

Берсенев медлил. Он мог бы сказать… он мог бы… но за его словами немедленно последовал бы новый вызов на новую дуэль, а этого ему сейчас совсем не хотелось. Еще убьет его этот безумный Белыш за свою сестру… да за нее Берсенев и сам убьет кого угодно! Но не сейчас. Сначала нужно ее рану залечить.

Господи! А если рана смертельна?! Тогда ему самому останется только застрелиться. Только застрелиться!

И он закричал отчаянно, еще громче Станислава:

– Доктора!

Новый топот в тумане – выскочил человек в длинном полотняном сюртуке, с саквояжем в руках: доктор, которого вчера большими деньгами заставили присутствовать при дуэли.

– Сударь, – обратился он к Софоклову, – там ваш конь бесится, мне его не удержать. Я его к дереву привязал, но он и дерево сломает. Ах ты, свят-свят! – Это он увидел лежащую Ирену.

Склонился над ней…

– Нужно сделать перевязку немедленно! – заявил через минуту. – Мужчин прошу удалиться. Я позову, чтобы перенести ее потом в экипаж.

– Я не уйду, я брат! – мрачно заявил Станислав.

– Что-то много братьев, – пробормотал доктор, глядя то на него, то на Софоклова. – Ладно, пусть брат останется, остальные – уходите.

Секундант Софоклова исчез первый. Глядя, как его спина растворяется в тумане, Берсенев отчего-то подумал, что никогда его больше не увидит. Может, и Софоклов сейчас сбежит?

Хотя ему-то чего бежать? Не он ведь убийца…

А и в самом деле, прав доктор. Что-то много оскорбленных братьев нынче собралось…

– Разъясните, сударь, что произошло? – устало проговорил Берсенев.

– Да что? – конфузливо отвел глаза Софоклов. – Пусть уж она вам потом сама все разъясняет. А сейчас… Не пройдете ли к Байярду, а? Еще Арина с ним могла сладить, он ее слушался, а меня – ни в какую. Может, вас послушается?

– Байярд? – Берсенев споткнулся. – Так это вы его украли? Кто вы такой?

Софоклов тоскливо посмотрел на него и вдруг с силой рванул себя одной рукой за брови, другой – за усы. Берсенев только моргнул растерянно, глядя на черные охвостья, оказавшиеся в его ладонях. Лицо покрылось красными пятнами и сморщилось от боли, слезы проступили в ярких карих глазах – и Берсенев покачал головой:

– Емеля?! Да как же я тебя не узнал?!

– Не ждали увидать, вот и не узнали, ваше сиятельство, барин, Николай Константинович.

– Конечно, не ждал! – фыркнул Берсенев. – Ведь ты в бега подался. Ты – и Арина, Ирена то есть… А теперь тут комедию какую-то страшную разыгрываете. Убить меня задумали?!

– Ох, барин! – заломил руки Емеля, падая на колени. – Не велите казнить… мы с Аринкой в бега не от хорошей жизни ударились. После того, как вы нас Макридиной продали…

– Я вас продал Макридиной?

Берсенев покачал головой. Показалось, он ослышался.

– Это ложь!

– Ну как же ложь, – осторожно возразил Емеля. – Как же ложь, коли сама Арина видела купчую, вами подписанную.

– Да не подписывал я никакой купчей! Она не могла видеть мою подпись.

Емеля задумчиво свел брови:

– Кажись, верно. Про вашу подпись она ничего не говорила. Но Адольф Иваныч сказал ей, что купчую подписал тот, кто, мол, в жизни и смерти твоей властен.

– Ну так он, наверное, и подписал! – вскричал Берсенев. – Ведь на ту пору я еще в права наследства на Лаврентьево не вступил. У Адольфа Иваныча была доверенность на совершение всех сделок по имению. Значит, он и был властен в жизни и смерти моих крепостных.

– Она никогда не была вашей крепостной. Она была женой Игнатия, а коли он был свободен, значит, и она была свободна.

Берсенев нахмурился:

– Допускаю, что она была повенчана с Игнатием, но женой его она не была.

Емеля растерянно хлопнул глазами, но Берсенев знал, что говорил. Знал доподлинно!

– Это вы к тому, барин, что свидетельства об их венчании так и не нашли? – робко проговорил Емеля. – Да, пропало… Я нарочно к Степаниде ездил – но и у нее того свидетельства не оказалось. Пропала бумага! А ведь по ней…

Он испуганно захлопнул рот.

– По ней Лаврентьево должно принадлежать Ирене, – кивнул Берсенев. – Да что в той бумаге! Я ей и Лаврентьево, и Берсенево отдам, только бы она была жива! Проклятый немец, проклятый Адольф! Шекспирову Яго и не снилось такое коварство! Не иначе кара небесная настигла его в той конюшне, где он нашел свой конец, иначе я разорвал бы его на части своими руками.