Божий одуванчик

Свиридов усмехнулся и извлек из-под пиджака пистолет-автомат, сильно похожий на израильский «узи», но все-таки не «узи». Пистолет-автомат удобно лег в ладонь, Владимир чуть подкинул его, словно оценивая вес и балансировку, а потом произнес:

— Не советую.

— Ну и че ты этим «узиком» машешь? — агрессивно выкрикнул Карамболь. — Думаешь, если ты бычара отмороженный… с гэбэшниками вприсядку пляшешь, то можешь меня тут на р-р-р брать? Плешака разъедать, сука?

— А это не «узи», — сказал Владимир таким тоном, что когорта бравых карамболевских хлопцев остановилась в нескольких метрах от бильярдного стола. — Это вовсе не «узи». Новейшая отечественная разработка. Свежачок. Прямо с Ржевского полигона ГРАУ. Называется «каштан». Я пробовал его в деле и могу сказать, как эксперт: «узи» — это так, самопальный пугач.

А вот это — оружие.

Карамболь, порывисто вздохнув, повернулся к своим верзилам:

— Пошли вон!

Те заворчали, как дрессированные медведи, которых на цепи тащут в клетку, но вышли.

— А вот теперь мы, очевидно, можем поговорить и о сотрудничестве, — холодно произнес Свиридов, пряча «каштан» под пиджак. — Так сказать, скоординируем действия, направленные к достижению одной цели…

* * *

…А на следующий день безвылазно сидевшему в огромной квартире Анатолия Григорьевича — под охраной — Илье Свиридову срочно понадобилось в академию.

Он не стал слушать никаких возражений родственников и резонных замечаний со стороны человека, которому было поручено присматривать за ним. Отслеживать каждый шаг. Даже в пределах дома. И ни в коем случае не давать подходить к окну.

Под конец Анатолий Григорьевич встал на дыбы и сказал, что Илья не перешагнет порога квартиры до тех пор, пока не будет поставлена точка в этом кровавом и роковом для однокурсников его племянника деле.

— Может, его никогда и не раскроют… Что же мне, всю жизнь, что ли, взаперти торчать?! — орал Илья.

— А ты жить-то вообще хочешь, придурок? — повысил голос и Анатолий Григорьевич.

— Так — нет!!!

Слова эти изрядно встревожили Осоргина: не исключено, что непонятно откуда, но в организм Ильи начал неумолимо просачиваться гибельный суицидальный синдром, который несколькими днями раньше выбросил из окон Антона Малахова и Валентина Чурикова.

А потом случилось то, чего никто не мог ожидать.

Свиридов-младший сбежал.

Подсыпал двум охранникам лошадиную дозу снотворного и, когда те «убатонились», как говорил в таких случаях сам Илюха, стащил ключи, открыл на пять замков закрытую дверь и сбежал.

* * *

…У Ильи были очень весомые причины для того, чтобы уйти из дома.

Потому что уже четыре дня, как он, сидя в полном затворничестве дома, не имел возможности приобрести не то чтобы свое излюбленное зелье: «крэк», или синтетический кокаин, к которому он пристрастился в Москве, но даже более демократичную и общедоступную отраву, которую в соответствующих кругах именуют «эйчем», «Германом Герингом» или «гербалайфом», а более расхоже — героином.

А покупал он его прямо в стенах академии у человека, который довольно давно и профессионально занимался сбытом наркоты.

Барыга откровенно изумился, когда увидел, что Илья Свиридов направляется прямо к нему и вполголоса спрашивает:

— Ну что, есть? Срастил?

— Да ты че, Илюха? Ты же типа у меня не это… Что, лавэ подсело или решил смикшировать торчки?

Илья скривил лицо и процедил сквозь зубы:

— Так есть у тебя?

— Ну есть.

— Сколько тебе?

Тот назвал цену, и Илюха дрожащими пальцами отстегнул тому несколько купюр.

— Давай сюда… на, держи. А че там у тебя, кажется, жесткие рамсы наклюнулись, а, Илюха? — равнодушно проговорил барыга, оттопырив нижнюю губу. — Че тама покоцали пацанов… Чурика, Малахова… Олега Осокина, говорят, замочили тоже?

— Да, есть такая буква, — скороговоркой ответил Свиридов-младший, — ну ладно. «Баяна» у тебя нет?

— Нет.

— Бля, придется в аптеку херачить. Ну бывай.

— Пока.

Илья зашел в близлежащую аптеку за «баяном», то бишь за одноразовым шприцем-«инсулинкой». Купил два.

Один использовал тут же рядом, в подворотне.

…Теперь можно было возвращаться домой.

Страха перед смертью даже не было.

Предвкушение скорого праздника души, обеспечивающего его измученному четырехдневным воздержанием телу такой желанный кайф, перекрывало все.