ПрозаК

— Странгуляционная борозда чёткая. Так. — боец Особенных войск поднял голову. — Теперь, граждане, каждый скажет мне свои установочные данные. Вы кто? — он ткнул пальцем в Баранова.

— Я — Баранов, — сказал Баранов.

— Хорошо. А вы? — он показал пальцем на Володю.

— Я — Розанов.

Когда всех записали, Свистунова положили в тамбуре.

Вернувшись на своё место, Баранов сказал поэту:

— Вот и нет человека.

— А вы знаете какую-нибудь молитву по усопшим? — спросил поэт у попутчиков.

— Я только читал про морскую молитву. Она кончается словами “Да будет тело предано морю”, — вклинился на бегу в разговор проносившийся по проходу Пивоваров.

— Морская тут не подходит, — со знанием дела отметил Баранов.

Когда поезд снова встал в степи, они вынесли Свистунова на курган у полотна и выкопали там круглую яму.

— Приступим к обряду прощания, — сказал боец Особенных войск.

Ирочка заплакала.

Прибежал живописец Пивоваров и встал, выпятив живот.

Из соседнего вагона пришёл человек, как оказалось, знакомый Свистунова. Он произнёс речь. Какой-то проводник принёс палку с хитрым железнодорожным значком на конце. Её воткнули по ошибке в ногах покойника, и кинулись догонять поезд, набиравший скорость.

Лишь один грузин замешкался, нашаривая что-то в грязной луже.

Рассевшись по своим местам, пассажиры стали смотреть друг на друга.

— Надо помянуть, что ли, — наконец произнёс проводник, который принёс железнодорожную палку на могилу. Люди загалдели, а, загалдев, шумно согласились. Водочки уже не осталось, но нашёлся самогон.

Выпили за знакомство и за прекрасные глаза Ирочки.

Ирочка застеснялась и скоро с Барановым ушла к себе в закуток, чтобы посмотреть вместе с ним схему пассажирских сообщений.

Через некоторое время за столом остался один Володя. На душе у Володи было нехорошо — в нём жил несостоявшийся звук барановской дудочки, план свистуновского романа и поэма сновидений. Он снова вынул четвертушку серой бумаги и написал: “…И когда они обернулись, домов и шуб не оказалось”.

©Владимир Березин, 2004

Грант Бородин. Мышка бежала

День, нечувствительно открывший Эпоху Борющихся Царств, увы, увы, увы — совсем не отпечатался в памяти Старика Жро. В ту пору Длинное Ухо было скорее Долгим и вести брели от столице к столице не торопясь, подволакивая ноги, и частенько не доходили вовсе. Искусники, способные из собачьего трупа набить чучело живого льва, и те пасовали перед обрывками, повисшими на придорожных кустах. Да и день, кажется, выдался обыкновенный, никакой, вот и всё, что можно о нём сказать.

События сразу понеслись вскачь, пыль поднялась до небес, каша полезла из котла, чтобы освобдить местечко для поваров, потом для поварят, потом для мясника, мельника, конюха, плотника, постельничего, доезжачих, брадобрея и окулиста — покуда никого не осталось, одна каша, продолжавшая, впрочем, кипеть.

В Чургороде побивали камнями савирских послов, а Старик Жро пускал блинчики. Сопеля Пластун, писец при посольстве, скорбный вестник, трусил к границам Приречного Царства, роняя в пыль кровь и слёзы, а Старик Жро столбил сети. Цари Приречный и Савирский торжественной клятвой скрепляли вечный союз, а Старик Жро грелся под боком у своей старухи. Он дремал на солнышке, когда плешивый осёл-слухач сказал:

— Жро, Царь-У-Моря! Мне очень, очень нехорошо! — то прозвучала наконец последняя мысль савирского мула, возникшая в голове бедолаги три месяца назад; в это время Западные Царства уже разобрались друг с другом, сократившись числом до одного, которое тут же набросилась на Южные и Северные. А Жро не придумал ничего лучшего, как сварить ослу болтушку от газов.

Десять Северных Царств поддались победоносным пришельцам после первых же поражений, а Десять Южных, напротив, временно объединились между собой и с шестью Восточными и поклялись стоять насмерть, каковую клятву и исполнили — не успела смениться луна — совершенно буквально. Сто двадцать воинов коалиции легли под сыромятные сандалии ветеранов Аксолотля, Царя-Скомороха, не отступив ни на шаг — разве что на вершок вниз.

А еще через неделю варево перехлестнуло пределы Царства-У-Моря, с громким хрустом сокрушило пограничные заплоты и покатилось по дюнам к кромке прибоя. Войско Царя-Скомороха двигалось в порядке Голова Барана— шестьдесят пять воинов составляли северный рог, семьдесят четыре — южный и восемьдесят один — лоб, и этот один был сам Аксолотль на гнедом жеребце. Неторопливой рысцой он приближался к Старику Жро, с достоинством досиживающему последние мгновения на престоле Царей-У-Моря. За спиной Жро молодь ходила косяками, выставляя из воды серебрянные, бирюзовые и багряные спины, чайки срезали пену с волны и ветер натягивал солёные сети на выбеленные столбы, а перед глазами было небо.