113  

Она прошла к телефону, пытаясь натянуть юбку на колени. С таким же успехом можно было бы пытаться накормить тысячу человек пятью хлебами, не называясь при этом сыном божиим. Оставалось надеяться, что Равиль не заметит дырок на коленях, а если заметит, то решит, что Ольга продрала колготки, пока бегала по деревне в поисках телефона.

– А куртец у вас и правда клевый, не наврала Розка, – послышался насмешливый голос за спиной. – Дадите поносить?

Егор Царев

Май 2001 года, Марракеш

Нет, это глюки, глюконат кальция, как принято выражаться, крыша в пути, крышняк прохудился, ну и все такое. Ненавистная парочка находилась сейчас от Егора метрах в двухстах, вдобавок скрыта толщей земли. Вокруг желто-серые каменные стены, испещренные длинными змеистыми трещинами, в которых – эй, надо на всякий случай держаться от этих стен подальше! – могут даже водиться змеи.

И Егор как ужаленный шарахнулся от стены, потому что из трещины снова выполз, подобно змее, шелестящий шепоток:

– Как что такое? А вдруг этот недоумок подслушивает?

Опять чудится голос «Надюшки». Надо же, какие устойчивые возникают здесь слуховые галлюцинации! Неужели ей снова ответит галлюцинированный Родион?

– Ну, привет. Я сам видел, что он отстал. С его ногой и правда безумие тащиться по этим ступенькам и переходам. И вторую запросто повредит… Осторожно, стой на месте! Здесь нас никто не слышит, богом клянусь.

«Нет, Шуйский, не клянись…» Егор не сказать чтобы плохо учился в школе, хорошистом был, но давно это было, ох давно, так что из всего «Бориса Годунова» он запомнил только эти слова. Почему-то запала в память отточенная фразочка: «Нет, Шуйский, не клянись!» Что-то еще там было про мальчиков кровавых в глазах, и сейчас эти самые мальчики натурально мельтешили в глазах Егора, потому что, во-первых, слуховые глюки не прекращались, а во-вторых, он внезапно понял, что никакие это не глюки.

Те двое в самом деле разговаривают – находясь при этом изрядно глубоко. В зиндане. Совершенно верно, в тюрьме подземной. А в этой башне, очень может быть, находилась какая-то караульная, кордегардия – не побоюсь этого слова, – и сидели тут нарочно назначенные слухачи и прислушивались, не проговорится ли какой-нибудь крутой авторитет, который прочно ушел в несознанку, своим сообщникам, где заховал краденое золотишко, к примеру; а может, террорист, посаженный в колодки, ненароком выдаст планы своих сотоварищей по свержению кровавого антинародного султанского режима… Точно – здесь еще сохранились старинные голосники, какие бывают в старообрядческих скитах и готических романах, и вот рядом с одним отверстием такого голосника стоит, навострив уши, Егор, а рядом с другим, ничего не опасаясь, шепчутся те двое, причем их голоса звучат настолько отчетливо, словно они находятся не в двухстах метрах, а в двух шагах.

– Ты думаешь, он и правда что-то знает? Или просто на пушку нас берет?

– Не бери на понт, мусор… Извини, это я так. Знает, не знает… Мы столько раз обо всем этом говорили, что вряд ли стоит снова начинать. Ну не заводись ты напрасно и меня не заводи. Даже если он знал Надежду, то не может, ну просто не может не принять тебя за нее. В тебе нет ни одной черточки, которой бы ты от нее так уж разительно отличалась. Я имею в виду внешность, конечно.

«Вы глубоко ошибаетесь, ребята! Такие черточки есть, есть, их великое множество, то есть они не черточки, а точки, вернее будет сказать. Потому что татуировка – это пуантилизм – не побоюсь опять же этого слова!»

– Я все думаю… Они, наверное, были очень близко знакомы. Может быть, даже любовниками были с Надеждой. Не могу забыть, как он меня тогда на корабле начал тискать!

«Не можешь забыть? Это хорошо…»

– Не можешь забыть? Это плохо! Я-то думал, ты на меня поглядываешь благосклонно, а у тебя другой на уме!

– Родион, перестань, ну что за глупости!

– Нет, это ты перестань. Это ты говоришь глупости, причем глупости совершенно ненужные. У нас осталось времени чуть, всего ничего, мы на сегодня наметили все действия, все распланировали так, чтобы покончить наконец с этой Надюшкой, которая мне осточертела, надо признаться, до полусмерти. Все, все, хватит с меня и с тебя хватит, ночью наконец она перестанет существовать. Сосредоточься на этом, отвлекись от бредней нашего покалеченного придурка. Уверяю тебя, если бы у него были серьезные опасения, он и действовал бы всерьез или властям бы на нас заявил, хоть бы Константину Васильевичу донес, или начал бы откровенный шантаж, а не делал бы эти «намеки тонкие на то, чего не ведает никто». Во всяком случае, сегодня ты его видишь последний раз, так что успокойся. Поговорим о деталях.

  113  
×
×