140  

– Зачем только этих дур сюда пускают? – сказал педик-блондин педику-брюнету, с презрением озирая двух женщин. Сказать по правде, вид у обеих дамочек был несусветный даже с точки зрения нормального мужчины, а уж тем паче – этих двух ошибок природы.

Та женщина, которая еще держалась на ногах, проводила парочку гомиков нетерпеливым взглядом, а потом выхватила из своей старомодной сумки сотовый телефон и набрала номер:

– Это «Скорая»? Приезжайте! Быстрей!

И затравленно оглянулась. Коридор в эту минуту оказался пуст, поэтому некому было обратить внимание на небольшую странность: вызывая «Скорую», женщина не назвала адреса, по которому надо было приехать.


Буквально через пять минут после этого странного звонка белый «Фольксваген» с табло над ветровым стеклом «Интенсивная терапия», мягко оседая на выбоинах – непременной принадлежности всякой российской дороги, выполз из-под арки и остановился рядом с узенькой лестничкой, над которой находилась голубая-голубая, не бывает голубей, вывеска с изломанной надписью: «Гей, славяне!» Дверь была заперта, но, когда худощавый черноглазый доктор воткнул палец в звонок и нипочем не пожелал отпускать, ее наконец-то открыли. Качок с табличкой на груди «Вилен» выглянул и грозно уставился на доктора, имевшего на груди свою табличку: «Доктор Вениамин Белинский».

– Что такое?! – воскликнул качок.

– У вас проблемы, – спокойно ответил доктор Белинский. – Ребята, вперед!

Он чуток посторонился, давая пройти двум парням в белых халатах с носилками. Очевидно, с санитарами в «Скорой» была напряженка, потому что у одного на халате была табличка «Доктор Андрей Струмилин», а у другого – «Доктор Николай Сибирцев». В салоне «Скорой» маячил еще какой-то мужчина в белом халате – очевидно, тоже доктор.

Не обращая никакого внимания на ошеломленных секьюрити, с той напористостью, какую позволяет обрести только белый халат и убежденность, что ты действуешь во благо человечества, все три доктора просочились в коридор и через минуту вышли оттуда с носилками, на которых лежала женщина в зеленом платьице и со змеиной платиновой головкой.

Следом, с обеспокоенным выражением перепачканного косметикой лица, спешила еще одна женщина. Носилки загрузили в «Скорую», причем чумазая очень громко, так, что услышала окаменевшая на крыльце охрана, заявила доктору Белинскому:

– Это моя подруга, я буду ее сопровождать!

– Нет проблем, – отозвался доктор.

Из салона протянулась рука и помогла самоотверженной подруге забраться внутрь.

Доктора проворно вскочили следом. Белинский сел рядом с водителем, «Скорая» тронулась.

Навстречу ей прошмыгнуло такси, из которого у крыльца клуба выскочил потный, взмыленный человек в дорогом костюме и с портфелем в руках. Взлетел по ступенькам, грудью кинулся на вытянувшуюся во фрунт охрану:

– Что тут стряслось?

– Да не волнуйтесь, Илья Ильич, просто одна бабешка перепила маленько.

– Кто такая? – насторожился хозяин клуба.

– Какая-то бизнесменша из Хабаровска, вроде бы Абдрашитова ее фамилия или как-то так. Да у меня и визитка ее есть, – похлопал себя по карманам Вилен.

– Черт с ней! – отмахнулся Камаев. – А моя дама меня еще ждет?

– Какая дама? – вскинул брови Вилен. – Вас никто не спрашивал. Пока никто…


В это самое время доктор Белинский отодвинул створку окошка, отделяющего кабину водителя от салона «Скорой», и сунул туда голову:

– Как она?

– В порядке, – сказал доктор Сибирцев.

– В полном! – подтвердил доктор Струмилин.

– Ну, слава богу, хоть греха на душу не взяли, – пробормотал доктор Белинский и блеснул черными яркими глазами на перепачканную косметикой женщину. – Олечка, а знаете, вам краситься, право слово, пристало! Конечно, не в таком количестве, но все же…

– Учту, – слегка улыбнулась та, которую в клубе «Гей, славяне!» звали Катей, а теперь почему-то Олей.

Белинский повернулся к четвертому человеку в белом халате:

– Куда едем?

– В Ново-Ефимовку, – ответил тот, снимая халат, на котором не было никакой таблички.

Если бы этот человек работал на «Скорой», на его табличке следовало бы написать: «Доктор Родион Заславский».

Егор Царев

Май 2001 года, Агадир

Ранним майским утром, когда муэдзин только прокричал славословие Аллаху и даже поливальщики клумб и подметальщики еще не вышли на маленькую аккуратную площадь перед русским консульством, на ней появились двое путников. Один, не очень высокий, но широкоплечий марокканец, а по-старинному выражаясь – мавр, в куфье, складки которой почти закрывали его лицо, в длинной галабее [13], которая была ему явно велика, даже по земле волочилась, закрывая его до самых пят, шел слегка прихрамывая, ведя за собой высокую женщину в платке и длинной рубахе. Глаза ее были полузакрыты. Казалось, она не видела, куда ступает, и вообще производила впечатление человека, идущего во сне. Можно было подумать, что она либо пьяна, – однако мусульманские женщины не пьют, так что это предположение исключалось, – либо чего-то накурилась. Это предположение было бы еще большей нелепостью… Однако, судя по светлому, незагорелому лицу, это была не мусульманка, это была белая женщина, а от белых женщин, как известно, можно всего ожидать.


  140  
×
×