77  

– Вот как? – пробормотал Родион, меряя взором то коня, то всадника. – Честно говоря, я бы на вашем месте не давал столь опрометчивых обещаний. Это существо – даром что мерин – напоминает мне человека, озабоченного… нет, не сексуально, – легкая усмешка сверкнула на его губах, обнажив белые зубы, – однако… очень сильно озабоченного какой-то навязчивой идеей. Он чего-то непременно решил добиться, этот Паша?, а вот чего – я пока не пойму. Именно поэтому призываю вас не доверять ему. Может, пока далеко не отъехали, сказать инструкторам, чтобы вам дали другого коня? Впрочем, если вы полагаете, – он намеренно выделил это слово, – что справитесь с ним, ради бога. Полагайте и впредь!

И, чуть тронув стременем Микадо, который, похоже, слушался малейшего движения своего всадника, Родион отъехал от Егора.

Гоша смотрел ему вслед, едва сдерживаясь, чтобы не ударить вслед залпом мата, от которого этот чистоплюй непременно свалился бы даже с такого ходячего дивана, как увалень Микадо.

Что за намеки, господа, мать вашу? Что за намеки?!

Вполне, впрочем, понятные намеки. Это не Паша? одержим «навязчивыми идеями», а Егор. «Не стоит доверять ему» – будь осторожен, брателла. «Может, попросить инструктора дать другого коня?» – лучше забудь все эти глупости. А впрочем, дело твое – «полагайте и впредь». Но уж если типа что не так, то обижайся только на себя!

Забавный мальчонка этот Родик. Ну ладно, Егор Царев тоже не в поле обсевок, не лыком шит, не вчера родился, не пальцем делан!

– А если ты, сволота, еще раз у меня дернешься куда не надо, я тебя перед всей хатой [10] на карачки поставлю и без всякого вазелина употреблю, понял? – пробормотал он самое страшное ругательство старинного приятеля Вани Рулы, вонзая пятки под бока Паши? с такой силой, что в боках этих что-то громко екнуло, и принуждая коня двинуться вперед, потому что от группы они уже изрядно отстали и инструктор, обеспокоившись, скакал к Егору, чтобы взять его под свою опеку.

Теперь Жиль (именно так звали этого сухощавого парнишку) ехал впереди колонны, держа за узду чертова Пашу?. Егор чувствовал себя дурак-дураком, совершенным неумехой, а по спине у него словно бы два кусачих жука ползали: всем существом своим он ощущал настороженный взгляд «Надюшки» и насмешливый – Родиона. Но приходилось терпеть – а что поделаешь? Не обернешься же, не заблажишь: «Эй, фраерки, дурилки картонные, я ж вас насквозь вижу! Давайте поговорим, как честные урки, начистоту! Карты на стол, а затаишь в рукаве – ты параша!» Ничего подобного. Приходилось невпопад улыбаться в ответ на французскую скороговорку Жиля и клясть себя на чем свет стоит за то, что потащился на эту экскурсию.

Бли-ин! Что ж это так томит душу? Что такое случится сегодня?

А ведь что-то наверняка случится…

Сергей Лариков

Апрель 2000 года, Северо-Луцк

Честно говоря, он сразу подумал, что эта дамочка малость не в себе. Хотя на первый взгляд выглядела она вполне нормально. Стояла посреди двора, покачиваясь с каблука на носок, сунув руки в карманы коротенькой кожаной курточки, и так крепко затягивалась зажатой в зубах сигаретой, что у нее даже щеки вваливались при каждой затяжке. Создалось впечатление, что она проснулась с большого бодуна, а похмелиться было нечем, да и не на что, ну, она и вцепилась в сигаретку, глуша тоску-тошниловку.

Однако, присмотревшись, Серега отказался от первоначальных выводов. Такие ухоженные красотки, увешанные таким количеством брюликов, в таких курточках и сапожках, с такими тугими попками, упакованными в такие джинсики, не имеют нужды в денежках: ни на спасительную рюмку, ни на первую затяжку, и даже если им срочно приспичило ширнуться, они и на это средства найдут.

Насчет ширяловки он, возможно, не ошибался: уж больно странные у нее были глаза. Иногда зрачки начинали вдруг расширяться, и постепенно чернота заливала серо-зеленые радужки почти сплошь, почти до белков, а самому Сереге казалось, будто его втягивает в какой-то водоворот, черный, мрачный, неодолимый. Жуть его брала… не отпускала его жуть с самой первой минуты разговора с этой дамочкой. И при всем при том она была совершенно спокойная, ручонки не тряслись, голос не дрожал, а надменно вскинутые брови ни разу не изменили своего положения. Она была вся точно изо льда выточена, однако внутри этого льда бушевал такой пожар, по сравнению с которым ее ярко-рыжие, крашенные хной волосы показались бы бесцветными.

  77  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×