139  

Почему?! Салтанкул ничего не понимал. Что сказал ей царь? Да что бы ни сказал – разве можно умереть из-за одного слова?!

Он почти не слышал священника. В то мгновение, когда перед ним приподняли фату невесты и открыли ее бледные губы, Темрюкович наклонился поцеловать ее – и вдруг выпрямился, вздрогнул, прислушался растерянно.

Почудилось, или в самом деле где-то неподалеку заклекотал ловчий сокол, ловчий кречет? Но крик его вмиг растаял, словно он взял «высокий верх» с первого же броска. И Салтанкул понял, что его сестра умерла.


Кученей, царица Марья Темрюковна…

УГАР

«Отравили! Отравили царицу!»

В Москве только об этом и говорили. Царь, пусть и не был так безмерно, ошалело печален, как после смерти первой жены, держался с боярами вызывающе-грозно, стращал их, что скоро прогнивается и вообще всю страну заберет в опричнину:

– Изменники! Все на Польшу коситесь? О другом государе мечтаете? Знаю, ведаю, что Марья Темрюковна невзначай выпила яд, для меня приготовленный, а не то и я сам, и дети мои лежали бы бездыханны вам на радость, бояр-ре!

Поскольку никто толком не знал, что же приключилось с царицею, слух пошел такой: Федоров-Челяднин поддался на ляшские посулы, предался врагу и на пиру подлил яду в царев кубок. Но лекарь Бомелий государя спас, а вот Марья Темрюковна, по ее слабому женскому естеству, скончалась прежде, чем ей была оказана помощь.

Во всяком случае, именно такую историю поведала Алексею Даниловичу Басманову игуменья Горицкого монастыря, куда он прибыл вместе с сыном по государевой воле. Слухи быстролетны: едва сороковины отвели со дня смерти царицы, а эвона куда они уже залетели, да еще какими перьями обросли! Басманов, хоть и сам был на том приснопамятном пиру, хоть видел случившееся своими глазами, все же не перечил и слухов не опровергал. Чуть ли не впервые за многие годы, с тех пор, как стал одним из самых ближних к царю людей, Алексей Данилович не знал истинной подоплеки свершившегося.

По другим слухам, которые ходили среди своих, доверенных лиц, получалось, что чертова баба Кученей стакнулась с Федоровым, спозналась с ним блудным делом, замыслила мужа извести, а самой воссесть на трон с полюбовником, ну а государь сие проведал и покарал изменников.

Чушь, если порассудить. Более не было у Кученей случая спознаться с Федоровым, кроме как по пути из Москвы. Не было! И тут же созрел заговор? Чушь, тоже не более чем разноперые слухи, ничем особо не подтвержденные, кроме самой расправы. Да еще тем, что Михаил Темрюкович, ранее бывший царю не просто шурином, но и доверенным человеком, одним из руководителей опричнины, теперь впал в явную немилость и был немедля отослан на южные рубежи страны – обороняться от наглеющих крымчаков. И это сразу после свадьбы! И в Москве осталась молодая жена! Другое дело, что жена была небось только рада расстаться с супругом поскорее…

Семейные дела Темрюковича, впрочем, мало интересовали Басманова. Куда важнее было полное непонимание происходящего, которое он ощущал, оставаясь в Москве. И потому отправился на Белоозеро чуть ли не с облегчением, потому что задание ему было дано совершенно определенное, не допускающее инотолкований, простое такое задание: взять из монастыря инокиню Феофилакту, в миру княгиню Ефросинью Старицкую, и повезти ее в Москву. Для дознания по делу об измене.

Басманову надлежало также сказать слова сердечного привета от государя инокине Александре, в миру княгине Юлиании Дмитриевне, которая, постригшись в Новодевичьем монастыре, вдруг пожелала удалиться подальше от Москвы, в Горицкую обитель. Помнится, ее желание огорчило и разгневало государя, однако он никогда не мог ни в чем отказать невестке, даже если это ему самому и причиняло боль.

Басманов лукаво прищурился. В особенных чувствах царя к Юлиании он никогда не сомневался. И этот сердечный, именно сердечный привет, который надобно было ей передать именно теперь, после смерти Темрюковны… Как бы не вышло так, что третью царицу станут звать Юлианией!

А что такого? Если государю чего захочется, его никакая сила не остановит. Разрешить монашеский обет может только митрополит, но сейчас на престоле не Филипп, неуступчивый и дерзкий, а вполне ручной Кирилл. Конечно, Юлиания старовата, ей уже за тридцать, но царь, похоже, смотрит на бывшую невестку молодыми глазами (все равно как для Басманова его сын всегда дитя малое, неразумное), а наследники престола не нужны, есть и Иван, и Федор. Второй, правда, слабоват умишком, зато Иван Иванович вполне удался, и хоть бешен нравом – весь в отца, но скоро жениться пора придет, авось поутихнет, когда семя перестанет в голову шибать. Вон, Федьку-то женитьба хоть на время, но исправила же!

  139  
×
×